– Борис Михайлович, вы что-то сказали?
– Ничего, Сережа, ничего, – с тяжелым вздохом отозвался Шапошников. – Это я так, по-стариковски брюзжу… Не обращай внимание. Ты лучше поспеши, а то опаздываем. А сейчас каждая минута на счету.
«Да-а-а, времени всегда не хватает. Когда ты молод и горяч, оно течет словно стремительная река. А когда ты стар, тем более…» В эти секунды маршал, с задумчивым видом смотревший в черноту проносящихся мимо московских улиц, был совсем не похож на Красного маршала старой формации с еще не стершимися мужиковатыми, крестьянскими замашками, но уже проступавшими барскими чертами новой советской аристократии. Он скорее напоминал тот почти уже исчезнувший или вымерший человеческий тип, качества и черты которого когда-то описывались лишь одним словом – «благородный».
– Борис Михайлович, почти доехали, – шофер выруливал на Красную площадь. – Скоро пост.
Пассажир молча кивнул, по-прежнему не отрываясь взглядом от окна. «…И этот странный вызов в такое время. А ведь Он явно что-то хотел спросить, но, видимо, разговор не был телефонным». Портфель с бумагами в его руках тоже вряд ли бы смог пролить свет на мучившие его вопросы. Лежавшие в нем документы имели отношение лишь к эвакуации промышленных предприятий на восток, что курировал Шапошников. Однако, был почему-то уверен маршал, это интересовало Хозяина в последнюю очередь.
«Что-то случилось… и это что-то выбило Его из колеи». Именно эти эмоции, был готов поклясться Шапошников, и звучали в голосе Сталина, когда тот по телефону вызывал его в Кремль. «Что могло случиться? Северо-Американские Штаты вступили все-таки в войну? Или что-то с японцами? Не понятно… В последнее время все так завертелось, что хороших новостей ждать в принципе не приходится». Он с очередным вздохом снял фуражку и несколько раз провел ладонью по волосам, словно пытался смыть с головы накопившуюся усталость и… боль, которая в последнее время становилась лишь сильнее и сильнее.
«Нет, что-то определенно происходит… Эх, как же все это напоминает старые времена – какие-то интриги, слухи, козни. Вокруг и около Кремля ходят непонятные разговоры…» Пригладив волосы, маршал надел фуражку и вновь принялся изучать стекло машины. Именно так, в поездке, скользя взглядом по проплывающим мимо темным силуэтам зданий и других автомобилей, ему думалось лучше всего. В такие минуты многие непонятные, сложные вопросы, что казались неразрешимыми, обычно приобретали какое-то иное звучание и смысл, раскрываясь по-особому просто и естественно. «Говорят, почти за неделю до войны Хозяин дал приказ передислоцировать приграничные аэродромы вглубь страны. Хотя почти полгода до этого никому никакого дела не было до стоявших на самом виду новейших советских самолетов. Хм… Даже наоборот – пресекались любые попытки к этому из-за опасения, что Германия воспримет такие действия в качестве подготовки к войне… А в итоге вон как все получилось».
Шапошников вспомнил и то, что в последнее время была резко усилена работа с корреспонденцией для Сталина. Вроде бы он дал категорический приказ не вскрывать идущие на его имя письма, пакеты ни при каких условиях. Последнее породило массу слухов и домыслов, среди которых встречались и совершенно невероятные. Один из таких слухов, который дошел до маршала совершенно случайно, рассказывал о существовании какого-то очень опытного личного порученца Сталина, который инкогнито ездил по военным частям, заводам, советским органам и со стороны оценивал эффективность работы руководителей всех рангов и званий. Мол, эти письма приходят в секретариат именно от личного порученца. «Хотя, надо признать, реальное существование такого человека очень бы нам помогло. На местах уж слишком много неразберихи».
– Документы! – автомобиль наконец остановился перед аркой одних из ворот Кремля, когда требовательно тянувший ему навстречу руку сотрудник внутренней охраны вышел навстречу. – Доброй ночи, товарищ маршал Советского Союза! – крепкий мужчина в форме сержанта государственной безопасности козырнул, разглядев внутри автомобиля узнаваемое лицо Шапошникова. – Все в порядке, проезжайте.
«Занимательны все эти слухи, особенно если знать, что о существовании личных порученцев у Сталина с такими полномочиями я никогда не слышал… Хотя определенно в этом что-то есть. Иначе как тогда объяснить эти странные перестановки в его ближнем окружении?» Перебирая в голове последние необычные охлаждения в отношении Сталина к некоторым своим «фаворитам», Шапошников осторожно поднимался по крутой лестнице на второй этаж. «Взять хотя бы Хрущева… Откуда у Хозяина взялось к нему такое неприятие?» Конечно, Шапошников не обольщался на счет Никиты Хрущева при его таких особых качествах, как мстительность, самодурство, мелочность и так далее. Но вряд ли именно эти черты вдруг стали Сталину неприятны. Рядом с Вождем находились и гораздо более страшные люди. «И это странное прозвище Кукурузник? Что это такое?» Он вспомнил и еще несколько партийных и военных деятелей, внезапно, без всяких на то оснований, оказавшихся не в фаворе у Верховного. Однако показавшийся впереди знакомый поворот к кабинету мгновенно оборвал все его мысли.
– Товарищ Шапошников, – бессменный секретарь, блеснув стеклами очков, тут же встал. – Проходите. Товарищ Сталин уже спрашивал про вас.
Не без некой тревоги Шапошников открыл дверь и оказался в знакомом ему кабинете, в воздухе которого витал расползающийся по углам дым и характерный запах табака. Через мгновение он увидел того человека, от которого и распространялся этот запах.
– А, Борис Михайлович, а я вас уже заждался, – тепло проговорил Сталин, подходя с другого угла кабинета, попыхивая неизменной трубкой. – Как ваше здоровье? Ничего? Этого мало, Борис Михайлович. Вы у нас один такой, поэтому уж будьте добры поберечься, – Сталин рукой подвинул к гостю кресло. – Это вам такое партийное и советское поручение, – с усмешкой добавил он. – Вы очень нужны нашей стране.
Несмотря на такое радушие и явное благожелательное отношение к нему, маршала все же не отпускало ощущение, что Сталина что-то беспокоит и причем очень сильно беспокоит.
– Познакомьтесь, пожалуйста, с некоторыми документами и с датами их регистрации в секретариате… Хотя прежде ответьте на один вопрос: вы верите в Бога? – и Шапочников ощутил на себе пристальный взгляд черных, словно два омута, глаз. – Хорошо. Тогда, думаю, вам будет легче.
С этими крайне странными словами он подвинул в сторону Шапошникова тонкую раскрытую папку с документами.
«Что это еще такое?» Сказать, что Шапошников был удивлен, это значило ничего не сказать, чтобы описать его состояние. И он даже хотел было что-то сказать, как его взгляд упал на первый листок в папке, и его содержимое мгновенно полностью завладело его вниманием.
Осторожно касаясь небольших листков пальцами, он подвинул их к себе ближе и, чуть наклонившись вперед, стал внимательно просматривать.
«Поразительно! И это было написано почти за полторы недели до войны!» Да, листок в его руке, судя по синеватой печати на нем, поступил на
