Отец Серафим был (и есть) настоящий служитель! И в этом смысле тишине повезло.
Батюшка проявился из алтаря и вперил суровый взгляд в Амбарыча. Марковну сотрясало любопытство, но в стенах храма курица себя сдерживала. Варвара прекратила метания и находилась в пассивном ахере.
Таким образом, четверо возвышались кружком над телом Нафани, валяющемся на полу.
— Опять ты, Амбарыч, вогнал в чужую плоть Святого Духа, с помощью физической силы!? – пожурил батюшка.
— Отец Серафим, я не при чём! Да, этот мужик в албанском пиджаке — богохульник, и я хотел ему навалять! Но…
— Ты в каждом видишь богохульника! – сурово перебил батюшка. — Тебе нужно было жить во времена инквизиции! Христос учит – люби ближнего. А ты, кобелий отпрыск!?
Амбарыч широко перекрестился на геройскую икону:
— Истинный крест! Отец Серафим, я не трогал сего мужика! А его отправила на пол бабушка Варвара!
Естество Марковны аж пищало от удовольствия.
— У-у… у-у… — яростно промычала Варвара и тыкнула правдивым пальцем в Спасительный лик.
Батюшка внимательно осмотрел старинную доску. Он больше почувствовал невысказанную реплику, чем понял:
— Мужика в албанском пиджаке ударила икона?
— У-у… Так и есть, отец Серафим! – Варвара осенила себя восторженным крестом.
— Да ладно! – взалкала Марковна. — Боженька сам постоял за себя!
— Так-то, отец Серафим. Я всегда говорил, что добро должно быть с кулаками. Вы меня разубеждали. Вот вам доказательство! – умиротворенно вымолвил Амбарыч. — Господь сам врезал нечестивцу!
— Чушь! – авторитетно возразил батюшка. — Я знаю, что есть иконы Чудотворные. Есть Мироточащие. Но про Дерущиеся иконы не слышал. И их не может быть просто потому, что не может быть! – Серафим сунул прихожанам на предмет целования свой медный крест. Когда поцелуи отзвучали, то он продолжил. — Я уверен, что бабушку Варвару обуяли бесы. Вчера утром был первый знак, — телефон превратился в Солнечного Кота, что говорил по-русски!
— Ей-богу! – зачастила крестами Варвара. Крестя себя и всё, что и кто вокруг.
Батюшка достал из кармана штанов, под рясой, сотовый телефон:
— Поскольку Амбарыч не лжёт, потому что ложь есть грех, то… Я предполагаю, что у мужика в албанском пиджаке случился обморок. Иногда такое бывает у людей, редко посещающих храм. Виной духота и чад от свечей. Надо вызвать «Скорую помощь».
Сторож благоговейным пальцем показал на Нафаню:
— Глядите, у него синяк набухает!
— Чепуха… — заотрицал священник, но на взбалмошную икону глянул с тревогой. — Синяк у мужика давно...
— Нет, синяк свежий! Я знаю толк в синяках! – похвастался Амбарыч.
— Точно синяк! – поддакнула Марковна.
— И у кого там бесы!? – саркастически засмеялась Варвара.
— Так и зарождаются ереси! – торжественно изрек батюшка в пустоту. Никто не верил ему, и сам себе он не верил тоже.
24. Клюев и Орхидеи-люб
Клюев шёл пешком к Садко, согласно напутствию странного нищего. Утомившись, присел передохнуть на синюю скамеечку Петровского парка. К нему тотчас же подсел некий худощавый очкарик.
— Я вижу, что ты любишь орхидеи, — заметил он.
— Ты прав, – согласился Клюев.
— Приходи к нам с Олесией. У нас ты будешь накормлен и в тепле.
— А вы — это кто? – доверчиво развесил уши Клюев.
— Я – Орхидеи-люб! А Олесия — моя жена! – вдохновенно пропел очкарик. — И я вижу, что ты наш человек!
— Я должен поесть у Садко, — не согласился Клюев. – А потом приду.
— Возьми, — попросил Орхидеи-люб, протягивая свой адрес.
25. Объяснение чуда
Объяснение случилось возле Офиса Столичной Мафии. На Таганке. Вечерело.
Ливер – мордоворот с косой саженью в плечах, угодливо распахнул заднюю дверку лимузина. Михал Михалыч пыхнул сигарой и вознамерился загрузить своё тело в салон. Рядом плавно остановилось такси, из авто усталым мячом выпрыгнул Нафаня:
— Михал Михалыч!
Босс хищно осмотрел помощника: его помятый вид и крутотенный синячище под левым глазом. Цыкнул:
— Ливер, отойди.
Бандюг поправил за поясом пистолет и суетливо подчинился. Главарь сказал удивлённо:
— Нафаня Андрюшкин! Где ты шлялся целый день и что у тебя с рожей!?
— Михал Михалыч! – преданно вякнул секретарь. — Я приехал из больнички, куда меня доставили в бессознательном состоянии!
— Я тебе не приказывал ехать в больничку и впадать в бессознанку! Или ты что-то попутал в моих указаниях? Ну так, чуть-чуть… Скажи мне – попутал?
— Михал Михалыч, ну я ж не дебилоид! – улыбнулся своей остроте Нафаня.
Босс не посчитал шутку шуткой, но промолчал. А секретарь рассказал:
— Я приехал в храм, увидел там ваш рисунок, взял в руки... И тотчас получил от него такой удар, что упал без чувств!
— От кого получил удар?! – настороженно переспросил шеф.
— От Господа, который нарисован на доске, — обыденно объяснил секретарь. – Был в отключке весь день, а как только поймал сознание — по-тихому срулил из палаты.
Главарь являлся реалистом и не признавал, что Чудеса имеют место быть. Впрочем, Чудеса не признают, помимо реалистов, и обычные люди. А зря.
Поняв, что босс молчит, Нафаня разлился соловьём:
— В храме я ставил свечки за здоровье души! Всей нашей братве! Только… учинил перепутку: поставил свечки за здоровье в то место, где ставят за упокой. Господь, видно, обиделся и набил мне рожу… – прояснил обстоятельства Чуда секретарь.
— Херня и сказка! – последовала реакция босса.
Секретарь признал, что Михал Михалыч в свои 35 лет – уважаемый главарь мафии, а он в свои 35 лет – всего лишь Нафаня со смешной фамилией. И ему стало неловко за Чудо.
