В две-три минуты ком разросся в громадную снежную глыбу.
Петр с торжествующей улыбкой обернулся к Гордону:
— Видели, генерал, как из малого комка снега выросла, вон, целая гора? Так же точно нынешние новобранцы мои — только первое ядро моего потешного полка, моей будущей великой рати… Да поможет мне на том Бог! — тихо по-русски прибавил он про себя, снимая шапку и благоговейно осеняя себя крестом.
IX
Одному существу только пришлась куда не по душе новая затея царя Петра Алексеевича — «мадаме» Фадемрехт. В Алексашке, произведенном в денщики царские, она лишилась не только образцового сбытчика ее образцовых печений, но и как бы родного детища, потому что всегда веселый, услужливый, шустрый мальчуган оживлял весь ее дом и был люб всем ее домашним.
— Ах ты, золото мое! — говорила почтенная булочница, когда он, спустя несколько недель, навестил опять ее в Немецкой Слободе и принес для ее деток полный карман «заедков»: леденцов паточных, пряников медовых, орехов волошских, сбереженных им за это время с царского стола. — Где это ты все пропадал? Ведь вот государь твой бывает же у нас тут в Слободе, а ты хоть бы нос показал?
— Что делать, дорогая мадам! Служба — не дружба! — отвечал Меншиков. — Денщик дома гляди за господином своим в оба; а вышел господин за дверь — денщик шагу за ним сделать не смей.
— Вот то-то ж и есть! Ты, стало быть, скучаешь?
— Где нам скучать, мадам! До скуки ль, коли с утра до вечера барабанный бой да флейты.
— Пора бы, кажись, уняться от этого баловства!
— Нет, мадам, — убежденно возразил Меншиков: — это у нас уж не баловство. Что день — к нам в потешную дружину записываются новые охотники, да не один лишь черный народ, а комнатные его величества люди из «изящных фамилий». Да как Нестерову и Зоммеру вдвоем со всеми новобранцами зараз не управиться, то государь наш завербовал уж в Москве и тут, в Немецкой Слободе, шотландцев и немцев, что прошли у себя дома воинские артикулы.
— Слышала, милый, слышала и дивлюсь им! — сказала мадам Фадемрехт.
— Да ведь они назначены с места либо штаб, либо обер, либо унтер-офицерами. Сам государь-то назвался рядовым барабанщиком, дабы все воинские чины прямыми заслугами пройти. Поглядели бы вы только, мадам, наших молодцов-потешных!
— Слава Богу, видела; шляются тоже по Слободе нашей: в темно-зеленых кафтанах, чуть не до колен, в чулках, штиблетах, тупоносых башмаках, кожаных или лосиных перчатках да в черных шляпах с круглыми полями — этак набекрень, точно важные господа какие!
— А что же, разве нехорошо? Государь наш сулил еще заместо этих круглых шляп завести треуголки, как нонче у немцев. А посмотрели бы вы их во фронте при оружии: офицеры — с пиками, сержанты да каптенармусы — с «лебардами», постарше рядовые — с «фузеями» одноствольными и двуствольными, а рекруты — с самопалами, и все-то, известно, при саблях. Как выстроятся в ряды, под барабан да флейты, да литавры, пойдут маршировать в ногу: «раз-два! раз-два!», как сомкнутся в колонны, либо разбегутся врассыпную и заведут мнимый бой, зачнут тебе палить — трах-тарарах! — глядеть да слушать любо-дорого!
— Ну, да! А генерал-то Гордон отчего отказался играть с вами в солдатики?
Маленький царский денщик покраснел и замялся.
— Не то, чтобы отказался… Но он тут, сами знаете, наездом только из Киева. Зато не кто иной, как он же указал государю на своих земляков — шотландцев в Немецкой Слободе, и помяните мое слово: Гордон станет еще царю нашему правою рукою!
— Давай Бог!
Не одна Фадемрехтова с этих пор, а можно сказать — все подмосковное население с неослабевающим интересом следило за воинскими упражнениями молодого царя. Стольник Головкин, как было известно, то и дело должен был поставлять в Преображенское из Оружейной Палаты всякие воинские снаряды: и пороху-то, и дроби свинцовой, и «лебард», и палашей, и «кончер» (род мечей), и «пищалей» всяческих — золоченых винтованных, духовых и скорострельных о десяти зарядах, и «посольских» булатных топоров, и «бунчуков» крымских с хвостами…
Не довольствуясь уже своим Преображенским, Петр целыми днями делал со своими потешными объезды и «походы» в ближайшие окрестности Белокаменной. Но во все эти отлучки маленький денщик обязательно должен был брать с собою шахматную доску, расписанную по золоту разными красками, и коробочку с шахматными фигурами, искусно вырезанными из слоновой кости, потому что вечером, после утомительной воинской игры, Петр Алексеевич отдыхал за умственной игрою — шахматами.
Царевна Софья Алексеевна, со времени встречи с младшим братом, 30 мая 1683 г., на Воробьевых горах, заключилась снова в своем кремлевском тереме, и хотя до нее также долетали туда слухи о воинских забавах брата, но она относилась к ним, по-видимому, как ко всякой другой ребяческой затее: чем бы, дескать, дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.
Между тем забавы эти принимали все более обширные размеры. В вечерние часы, перед сном, неугомонный Петр поверял своему неразлучному денщику «Данилычу» (как начал звать он теперь Меншикова) роившиеся у него в горячей голове новые планы и предприятия; а тот, имея природную способность мигом усваивать себе чужую мысль, подбивал еще своею царственного господина на всякие новшества, придавал им окончательно практическую форму.
Раз, в самом начале 1685 года, среди ночи Меншиков, спавший в сенях, рядом с опочивальней молодого государя, был разбужен окликом Петра:
— Ступай-ка сюда, Данилыч, да накройся чем-нибудь потеплее, чтобы не остудиться. Садись ко мне: мне надо кой о чем важном потолковать с тобою… Изволишь видеть, — начал Петр, когда денщик примостился у ног его на краю кровати: — доселе мы с нашими потешными обучалися одному только пешему строю в открытом поле; о крепостной же науке, фортификации, мы и понятия не знаем. Так вот, дабы изведать на деле осадный куншт и хождение на штурм, не соорудить ли нам потешную фортецию, — а?
— Крепостцу, государь? да отчего бы и не соорудить! — воспламенился тотчас счастливою мыслью Меншиков. — Благо, зимнее время: по санному пути живой рукой навезли бы бревен…
— Вот-вот! — подхватил Петр, ободренный таким сочувствием маленького советника. — Только где бы ее лучше построить: тут ли в Преображенском, или подалей где? Коли тут под рукой, так недалече по крайней мере каждый день в поход идти.
— А вот что, государь, — сообразил мигом смышленый денщик: — ведь крепостца-то этакая должна быть точно крепка, неприступна. На Воробьевых горах ей было б, пожалуй, самое подходящее место. Но туда отселе далеконько — это раз; а потом, как проведает еще царевна
