Однако должность «учебного сектора» оказалась не так уж плоха. Зойке очень нравилось с цифрами в руках неуклонно повышать требовательность в коллективе, беспощадно искоренять тенденцию к снижению темпов роста успеваемости и сочетать индивидуальный подход с коллективным отпором.
В короткое время никому в классе не стало от нее житья, и тогда ее выдвинули в совет дружины. Тут Зойка впервые почувствовала власть. От нее уже зависело кое-что, неторопливо и с достоинством прохаживалась она вдоль шеренги третьеклашек, принимаемых в пионеры, и коротко, по-деловому давала инструкции. Взгляд ее был светел, но строг. Она уже не чувствовала себя на службе у этого народа, как какая-нибудь редколлегия. Нет! Теперь она была руководителем.
В комсомол Зойка вступила на год раньше всех в классе и сейчас же автоматически вошла в состав школьного комитета. Очередное избрание она воспринимала теперь как свое неотъемлемое право, законное вознаграждение за пребывание в предыдущей должности.
Через год одноклассники уже смиренно домогались у нее рекомендаций и характеристик.
— Подождите, ребята, — строго говорила она, испытывая тайное наслаждение. — Не напирайте так. Не все сразу. Вот что. Становитесь в очередь.
Эта очередь была первой в ее административной карьере. Но не последней. День ото дня хвост все удлинялся, удлинялся и, наконец, стократ увеличенный волшебством Черного Метеорита, обрел глобальный масштаб. Все без исключения люди, которых она видела перед собой, стояли теперь в самых разнообразных очередях, живых и льготных, образующих в свою очередь, еще одну — общую очередь. Очередь к ней.
Только так, думала Зойка, можно навести порядок в этой милой, но бестолковой стране, где добродушные, хотя и похожие внешне на пиратов, капитаны развозят всех, кому не лень, по разным заморским странам, не спрашивая даже характеристики с места работы. Где уж в такой суете отыскать пропавших одноклассников! Нет-нет, нужны коренные изменения, нужно познакомить всех и каждого с принципами поголовной социальной справедливости, без которых здесь были вынуждены обходиться до сих пор. Только внутри стройной, упорядоченной системы, каковой является очередь, возможно установление полного равенства между людьми. Благородный рыцарь ничем не должен отличаться от нищего калеки, а капитан огромного судна — от оборванного матроса, вот чего нужно добиться в первую очередь.
А уж тогда и руководитель, в ее (Зойкином) лице, сможет побеседовать душевно, не торопясь и не рискуя никого пропустить, с каждым жителем подведомственной ему страны и в конце концов получить информацию о чем угодно.
Так рассуждала Зойка, становясь Главным Администратором. И ошиблась.
Никакой справедливости в очереди не получилось. Людьми безраздельно овладела взаимная неприязнь, зависть к впередистоящим и презрение к стоящим позади. О, эта очередь! Образование еще более зловещее, чем толпа. Толпою, по крайней мере, может двигать общий, лишенный корысти интерес. Очередью — никогда.
На глазах у растерянной Зойки очередь безжалостно рвала и грызла сама себя, сплевывая несчастных, не способных доказать, что они здесь стояли. Никаких сведений о Марине, Арвиде, Ростике и Бобе Зойка не получила. Люди, прошедшие сквозь пытку очередью, просто не помнили, что было до того, как они в нее встали. Жалко улыбаясь, они протягивали вороха справок и фотографию с уголком — больше ничего нельзя было от них добиться. Основная же масса очереди, которой до приема у Главного Администратора было еще как до луны пешком, зверела с каждым днем. Перепуганная Зойка укрылась в кабинете, отгороженном от очереди тремя приемными с доступом возрастающей степени трудности. Она считала, что звуконепроницаемые двери и толстые стены помогут ей, и лишь вчера поняла, как они мешали, какими ненужными были на самом деле. Ах, как чудесно они рассыпались в прах, едва зазвучали так близко голоса Ростислава и Марины! С каким облегчением и радостью бросилась Зойка навстречу своим друзьям! Они стояли перед ней — все четверо — и улыбались.
— Он показал нам, какие мы есть, — сказал Ростислав.
В номере гостиницы царила тишина.
Какие мы есть, думал Арвид. Ну и какие же? Вот он сам — какой?
Раньше ему не составило бы труда ответить на этот вопрос. Как, впрочем, и на любой другой. Какой он? Пожалуйста!
Сильный. Решительный. Первый…
Но здесь, в мире Черного Метеорита, все изменилось. Его кидало из крайности в крайность, он словно превращался в разных людей, и не было никакой возможности определить, кто же из них настоящий.
Желторотый курсант с автоматом в дрожащих руках, только что из жалости убивший нетопыря? Или грозный центурион, избивающий солдата? Пришлось пройти через то и другое, чтобы понять, что быть сильным — не означает применять силу, а быть решительным — не значит решать, не думая.
Что же, выходит, он все растерял? Был решительным — стал сомневающимся, был сильным — стал безвольным и боится теперь собственной силы? Да нет, пожалуй, не так. Просто содрали с него жестокие здешние приключения лоск самоуверенности и эгоизма. Заставили увидеть то, что рано или поздно должна была показать жизнь. Прав Ростик — метеорит здесь, пожалуй, и ни при чем… Ну хорошо, метеорит метеоритом, а дальше-то что? Куда теперь?
— И куда же теперь? — вслух спросил Арвид.
— Я думаю, на остров Фео, — уверенно сказал Ростислав.
Все удивленно посмотрели на него.
— Почему на Фео? — поинтересовалась Зойка.
— Неужели непонятно? Фео — единственное место в мире Черного Метеорита, где мы еще не побывали. Никому не известно, каким окажется этот остров. А вернее, как раз наоборот. Точно известно, каким он должен оказаться, потому что это зависит только от нас…
— Ну и каким же? — нетерпеливо спросила Зойка.
Ростислав хитро улыбнулся.
— А вот увидишь!
Ранним утром пятеро пленников Черного Метеорита были в порту. Здесь, как и в прошлый раз, царила тишина, и утреннее солнце все так же отражалось в воде. И все же порт неузнаваемо изменился.
— М-м да-а, — задумчиво протянул Борька, окинув взглядом пустые причалы. — Ничего в волнах не видно…
— Я почему-то так и думал, — сказал Арвид. — Капитаны, бедолаги, разлетелись кто куда, как только были отменены эти дурацкие… — он вдруг осекся, увидев, как помрачнела, съежилась от его
