– Я хотел бы узнать, - слова колюче царапают пересохшее горло, - её истинное название.
Она смеется, и этот низкий, грудной смех будоражит грудь, опускаясь горячей волной в низ живота, будит давно забытые ощущения. Словно юнец перед дерзкой принцессой, пастух перед вышедшей из волн богиней...
Госпожа моя Мнемозина.
– Я знала, что эта мелочь займёт тебя на долгие годы. Но получай же: она звалась 'Завесы бессилия'.
– Завесы... - неуместные, глупые слова.
Он, должно быть, ослышался. Весь, завесы - какая мелочь! стершийся штрих от буквы 'ы'.
Но нет. Здесь непременно иное, могущественное, сакральное. Вес-сь с-сил - ухмыляются две змеи с кадуцея.
– Видишь ли, очень давно - и в другой стране - один юнец решил создать бессмертное творение и не придумал ничего лучше, как назвать его 'Завесы бессилия'. Название казалось ему очень... тонким.
– И о чем была книга?
– Он не написал ни строчки, только эти слова на обложке. Зато с каким пафосом рассказывал о будущем творении!
Как глупо... Ему снова предложили выбирать, и он опять ошибся. Книга лежит между ними. Полустёртые буквы, синие чернила...
– В другой стране, очень давно - значит, это не мог написать он сам?
– Конечно. Это писала я, - лукавая улыбка, кокетливый блеск в глазах. - Я старалась подновлять надпись соответственно времени и месту. Так же как и бумагу. И, пожалуй, общий стиль.
Гроссбух с жирным пятном на обложке. Действительно, очень стильно.
– Мой верный рыцарь. Другие хранители открывали книгу через год, два... Ты оказался самым нелюбопытным, знаешь ли.
– Я старался...
– Выполнять свои обязательства, я знаю, - Мнемозина успокаивающе притрагивается к его руке, и от мимолетного прикосновения под кожей растекается жидкий огонь. - Но лучшим из людей всегда была свойственна любознательность. Если бы ящик Пандоры не был открыт, вы лишились бы многого.
– Многих бед? - саркастически усмехается Георгий.
– И, по крайней мере, одной хорошей легенды. А хорошая легенда стоит некоторых жертв. И потом, ты же знаешь эту теорию, что счастье невозможно без горя, белое без чёрного...
– Что добро и зло суть одно и то же.
– Вот этого я не говорила. Тем более, что добро и зло - человеческие категории. Природа их лишена.
– Природа - и силы?
Она загадочно улыбается.
Старик в смятении стискивает пальцы. Всё на поверку выходит не таким, как казалось. Кому верить?
– Но тёмная сила, настоящее зло среди них действительно есть?
– Силы близки природе, - уклончиво отвечает она. - Ты когда-нибудь слышал, чтобы природа уничтожала себя сама?
– Значит, нет?
– Нет ничего плохого в том, чтобы дать разгуляться силе: той или другой, здесь или там. Хранить - не значит замуровать и уморить.
Сколько же он потерял! Так долго страшиться книги...
– Но почему, почему вы не сказали мне сразу? - стонет он.
– Ты сам этого не хотел. Ты придумал себе жизнь: страх, старость, одиночество. Тебе казалось, что хранитель должен быть таким.
– Я ошибался?
– Нет, ты был прав. Но ты был бы прав и в другой жизни.
– А теперь уже поздно…
На лице Мнемозины впервые появляется удивление.
– Отчего ты так решил?
Безжалостная насмешница! Все годы давят на плечи Георгию.
– Я стар.
– О, да. Ты стар. Ты всегда был стар, даже когда я встретила тебя впервые. Тебе в самом деле это нравится, быть стариком?
Георгий поджимает губы. Привычно мнёт ноющие колени, но боли нет. Даже спине полегчало, будто панцирь прожитого осыпался с позвоночника. Голова кружится от наплывающих запахов прелой листвы, спелых яблок, тонкого аромата её волос.
– Ты всегда чувствовал себя слугой, так отчего бы не попробовать стать хозяином? Хранителем - но не тюремщиком.
– А ты, - он мимолётно поразился, как естественно выговорилось это 'ты', - ещё придёшь?
– Ну конечно, - рассмеялась Мнемозина и протянула тонкую руку. - Как только ты захочешь.
– Тогда... не уходи.
Он бережно сжал в ладонях её прохладные пальцы.
– Не уходи.
Её лицо так близко, глаза опаляют тёмным огнём. Госпожа моя, богиня, повелительница грёз.
– Осмелюсь вас прервать на время...
Насмешливый бог сидел на подоконнике, поигрывая кадуцеем.
– Ты остался?
– Хочу попросить тебя о небольшом отпуске. Скажем, полгода. Я прикинул туристический маршрут: Париж, Рим, Кембридж и так далее.
– Попросить! Это называется вымогать.
– Ну, я подумал, что будет бесполезно разговаривать с тобой, пока ты так занят спасением мира. Зато теперь, когда все успокоились...
– Вы великий мошенник, сударь.
Гермес поклонился.
***
На этой неделе в Макошине царят Лада и Дионис - неплохая компания. Говорят, вчера наш участковый посадил на 15 суток двух сатиров.
Они странные, силы, но с ними вполне можно ладить.
Гермес советует Париж, Рим, Кембридж. Забавный маршрут, а впрочем, он всегда был экстравагантен. Можно двинуться следом или остаться в городе ещё лет на двадцать, или даже отправиться в Австралию, мы пока не решили. Да и не всё ли равно.
Госпожа моя, любовь моя, Мнемозина. Я счастлив.
