А может, всего лишь депортируют в какой-нибудь «город бывших», в одно из этих зонных поселений, куда, по слухам, отправляют «лишенных прописки» москвичей и откуда нет выхода – в отличие от детских городов? Но кто сказал, что эти поселения существуют? Если оттуда никто не возвращался. Нет ни одного свидетеля. Ни одного беглеца.
Как все-таки мучительно ехать, не зная куда и не видя дороги.
– Когда мне отключат бельмо? – спросил Леднев.
Ему никто не ответил.
А вдруг – никогда?
А что если именно поэтому оттуда никто и не возвращается – потому что их отвозят туда слепыми и оставляют слепыми? Города бывших – это города слепцов… Нет, уж лучше в лес, в расстрельную яму.
Стоило ему подумать об этом – как бельмо исчезло. Он протер глаза от слез и увидел, что их чанган остановился в тихом зеленом дворике перед трехэтажным зданием. С виду – безобидный жилой дом в стиле неосталинизма, квартир на двадцать, с двумя подъездами и плоским фасадом.
Значит, решили сперва помучить.
– Это что, секретный филиал застенков Лубянки? Точь в точь дом моей бабушки.
– Выходите, – сказал номер один. – Вперед, вперед.
Вошли в подъезд – холодный и темный как склеп.
– Сюда.
Поднялись на второй этаж.
– Странно! Вы ничего не чувствуете? – Леднев повел носом. – Этот запах…
– Какой запах? – насторожился номер один.
– В том-то и дело, что никакого. Даже кошками не пахнет. В подъезде моей бабушки всегда воняло кошками. Ух… – он даже поморщился, внезапно ощутив мерзкое щекотание в ноздрях. – Ну и там… много еще чем… жареной рыбой, пригорелыми котлетами, оконной замазкой, куревом, ремонтом, духами соседки, которая прошла незадолго до тебя… Удивительно, я до сих пор помню марку ее духов…
– Сюда, – указал первый номер на дверь квартиры.
Но это уже, скорее, относилось к его напарнику. Тот покопался в карманах и открыл дверь простым металлическим ключом.
– Проходите, – сказал первый, и, как только Леднев вошел, они заперли за ним дверь на замок, оставшись снаружи.
Леднев оказался в типичной пенсионерской квартире семидесятых годов прошлого века. Узкий коридор – двоим не разойтись, воспетый в народном фольклоре совмещенный санузел, закопченная кухня и одна-единственная комната она же гостиная, столовая, кабинет и спальня.
– Анахронизм, – проворчал Леднев. – Дизайнера на мыло. Снаружи сталинка, внутри хрущевка.
И все-таки картина трогала душу: столько в ней было пошлости, бедной, мечтательной и как бы навсегда застывшей в своей мечте, что сердце надрывалось… Ковер, чешская стенка, книги и хрусталь за стеклом, раздвижной плюшевый диван, квадратный телевизор, накрытый салфеткой…
Неужели не декорация? Он включил телевизор. Экран напряженно задрожал, побледнел, затем грянули духовые и барабаны, полилась флейта, и по сцене забегали Зигфрид, Черная лебедь и Злой гений, скрещивая ножницами мускулистые ноги и махая волнистыми руками. Леднев переключил – то же самое. Переключил – то же самое. Значит, народу еще не объявили.
Он плюхнулся на диван, не разуваясь, закинул руки под голову и мгновенно уснул.
Его разбудил звонок в наушнике. «Принять запрос», – пробормотал Леднев спросонья и только потом очнулся, ошарашенно огляделся – где я? – секунду таращился на «Лебединое озеро» в старом телевизоре, затем все вспомнил – и снова удивился, на этот раз – что сигнал здесь ловится, связь работает как обычно, будто ничего не произошло.
В динамике заскрипел голос домработницы Глаши:
– Хозяин, Ворона прилетела. Я ей открыла окно, как вы и велели. А она…
– Ну, слава богу.
Он встал и приглушил звук телевизора.
– Она… Вы понимаете… Я только отвернулась приготовить ей корм, как вы и велели – а эта птица, леший бы ее побрал, тут же влезла к вам на полку и распотрошила все ваши коробки-головоломки.
Леднев рассмеялся:
– Ну, теперь я спокоен: это точно она!
– Проблема в том, что… Простите меня, хозяин. Но, раскрыв коробки, она достала оттуда несколько незнакомых объектов. Моя поисковая система распознала в них статуэтки из коллекции Пушкинского музея. И сразу же подала сигнал в органы.
– Ты все правильно сделала. Хуже уже все равно не будет, – пробормотал Леднев.
В наушнике затрещало.
– Алё, алё! Что вы сказали? Я не расслышала. Ужина все равно не будет? Или ужин все равно будет? Мне готовить или нет?
– Отдыхай, Глаша. Стой-стой! Погоди! Ты там это. Ворону корми и за порядком следи до… – он хотел сказать «до моего возвращения», но подумал и закончил: – до отмены команды.
– Должен сказать, ваша ворона оказалась умнее меня, – раздался уже знакомый бесцветный голос, и откуда ни возьмись появился тот самый, с тонкими губами, человек в черном кителе. В руках он держал коробку с Мавкой. – Пока я вас тут дожидался, я так и не смог открыть эту хреновину.
– А, это опять вы… Простите, не имею чести…
– Дурман Игорь Васильевич. Следователь Отдела Духовной Безопасности при Комитете Тайных Дел.
Он уселся в кресло и пожаловался на коробку:
– Тяжелая! – грубо встряхнул ее. – Определенно, там внутри что-то есть. Очередной шедевр из Пушки?
– Не надо так трясти, – сказал Леднев, видя, что отпираться бесполезно. – Там керамика. Может разбиться.
Дурман прищурился:
– Любите искусство?
– Не понимаю, какое теперь это имеет значение. Я ведь здесь совсем не поэтому?
– Ну, как знать.
Леднев махнул рукой:
– Да бросьте. После всего, что сегодня произошло, вы хотите сказать, что взяли меня из-за нарушения Второго Закона? Из-за любви к искусству?
Дурман поставил коробку с Мавкой на журнальный столик перед своим креслом.
– Второй Закон мы отменяем.
Леднев опешил.
– Эээ… Что это значит? Кто «мы»?
– Мы, силы нового порядка, – Дурман важно задумался. – Да, грядут великие перемены. Но начнем с малого – ликвидируем ересь иконоборчества. И весь этот закон о Второй Заповеди, который был продавлен клептократами в случке с еретиками-синкретистами, провозгласившими так называемое «единство двух книг». Так что… Ваша любовь к искусству, профессор, делает вас в какой-то мере нашим союзником. Хотя… – он погрозил Ледневу коротеньким тупым пальцем. – По-хорошему, вас следовало бы расстрелять. За хищение государственной собственности. Но – будем считать, что вы так пытались спасти шедевры русских музеев. Действовали, тксзть, в интересах государства. Вы же пытались их спасти, да?
– Да, – растерянно ответил Дмитрий Антонович.
– Вот и чудненько.
Леднев в волнении зашагал по комнате.
– А Семицветова? – спросил он, резко остановившись.
Следователь зевнул.
– Она не играет никакой роли.
– А я играю?
Дурман с некоторым изумлением посмотрел на него:
– Разумеется.
– Тогда я ходатайствую за нее. Прошу вас не наказывать эту женщину.
– Ой, да никому не нужна ваша Семицветова, – отмахнулся Дурман, взглянул на Леднева и досадливо закивал: – Хорошо, хорошо. Обещаю, никто ее не тронет.
– Как я могу вам верить?
Следователь пожал плечами:
– Никак. Хотите довод? Мы давно наблюдаем за вашими аферами – и, как видите, вы все еще живы-здоровы. Не сидите в камере пыток, не лежите в расстрельной яме. Разве это все, – он обвел рукой квартиру, – похоже на камеру пыток или расстрельную яму?
– Не знаю… Возможно, это все – компьютерная симуляция, которая передается мне через мои
