Спасая свою жизнь, я вытащил кнопку с электрическими проводами, и приложил к его руке, – точнее, пальцу, – и сразу же раздался громкий, пронзительный вопль. Я с трудом повернул голову и увидел фигуру, сейчас вполне материальную, в отличие от предыдущих посещений, корчащуюся от боли и пытающуюся высвободиться.
В тот же самый момент из-за занавески показался мистер Скуэр; он коротко рассмеялся и сказал:
– Думаю, мы поймали его. Он угодил в петлю, и теперь ему не вырваться. Пусть расскажет обо всем самым подробнейшим образом. Я не позволю вам уйти, пока все о вас не узнаю.
Эти последние слова он адресовал, разумеется, не мне, а призраку.
После чего попросил меня отнять кнопку с проводами от руки призрака, однако, быть готовым в любое мгновение приложить ее вновь. Затем приступил к допросу незваного гостя, который метался внутри петли, образованной проводом, не в силах из нее выбраться. Тот отвечал тонким, визгливым голосом, звучавшим, будто издалека. Я не претендую на то, чтобы передать весь их разговор полностью. Я плохо его помню. Болезнь терзала не только мое тело, она оказала воздействие на память. Тем не менее, постараюсь передать его, как запомнил, добавив то, что сообщил мне мистер Скуэр.
– Увы, я всегда был неудачником. Весь мир ополчился против меня. Все общество. Я ненавижу общество. Я терпеть не могу работу, а потому никогда не работал. Но мне нравится агитировать против правил, установленных обществом. Я ненавижу королевскую семью, землевладельцев, священников, в общем, почти всех людей, за исключением безработных. Так было всегда. Я не мог найти себе работу, которая бы целиком меня устраивала. А когда я умер, меня похоронили в дешевом гробу, самом дешевом, в самую дешевую могилу, и самый дешевый священник отслужил надо мной самую дешевую службу. На моей могиле не поставили даже самого дешевого надгробия. Ну и пусть! Нас много, недовольных. Недовольство! Это – страсть; она наполняет вены, проникает в мозг, завладевает сердцем; это своего рода раковая опухоль, – божественная раковая опухоль, – которая постепенно овладевает человеком, делает его недовольным всем и заставляет ненавидеть всех. Но пройдет время, и мы тоже обретем свою частичку счастья. Мы жаждем его. Некоторые полагают, что в будущем нас ожидает блаженство, надеются на это, стремятся к нему, и эта надежда и стремление являются для них как бы спасительным якорем на якорной цепи. Но если вы лишены этих надежд, если вы ничего не ожидаете от будущего, вам остается одно – искать счастья в мире живых. Мы не получили его, будучи живыми, поэтому стремимся обрести его, будучи мертвыми. Мы восстаем из наших дешевых гробов. Но не раньше, чем большая часть нашей плоти подвергнется разложению. Уцелевшие один или два пальца могут выбраться на поверхность достаточно быстро, поскольку дерево, идущее на изготовление дешевых гробов, скоро сгнивает. После этого, палец начинает собирать недостающие части. Одновременно мы начинаем присматриваться к живым. К благополучным, если можем к ним подобраться, или же к честным работающим беднякам, если не можем подобраться к богатым; кстати, этих бедняков мы также ненавидим, поскольку в большинстве своем они довольны и счастливы. И если нам удается до кого-нибудь добраться, прикоснуться к ним, то мы начинаем высасывать из них жизненную энергию, возрождаясь сами. Именно это я и собирался сделать с вами. Все шло прекрасно. Я почти что стал человеком, у меня появился еще один шанс. Но я проиграл и в этот раз. Удача отвернулась от меня. Все пропало. Остались только горе и разочарование. Чего мне и в прежней жизни хватало с избытком.
– Кто это вы? – осведомился мистер Скуэр. – Безработные анархисты?
– Кто-то называет нас так, кто-то иначе, но все мы принесли присягу и служим единственному монарху – всеобъемлющему недовольству. Мы ненавидим ручной труд; мы вырастаем бездельниками, мы недовольны обществом, нас окружающим, и выступаем против него; мы также – враги Провидения.
– А как вы именуете себя сейчас?
– Именуем сейчас? Никак; мы остались такими же, какими были прежде, только в другой форме. Прочие же называют нас анархистами, нигилистами, социалистами, левеллерами, иногда – инфлюэнцей. Ученые толкуют о микробах, бациллах, бактериях. Будь они прокляты, эти самые микробы, бациллы и бактерии! Мы – инфлюэнца; мы – ошибки общества; мы – олицетворенное недовольство, поднимающиеся из наших дешевых могил в виде физической болезни. Мы – инфлюэнца.
– Значит, я был прав! – торжествующе вскричал мистер Скуэр. – Разве я не говорил, что все виды энергии по сути представляют собой одно и то же? Следовательно, отрицательная энергия, или ее недостаток – проявляются единым образом. Говорите после этого, что священное недовольство – путь к развитию и процветанию! Чепуха, это паралич энергии! Оно впитывает в себя злобу, зависть, желчь. Оно ничего не производит, но отравляет мораль. Вот оно, перед нами, – нравственное, социальное, политическое недовольство, представшее в иной форме, во всей своей неприглядности. Анархия для общества представляет собой то же, что инфлюэнца – для человеческого организма. Вы меня понимаете?
– Да, – как мне кажется, ответил я, прежде чем уйти в страну грез.
Я выздоровел. Что сделал с призраком мистер Скуэр, мне неизвестно, но, как мне кажется, он вернул его в прежнее состояние саморазрушения и отрицания.
16. Черный баран
Не знаю, доводилось ли мне когда-нибудь проводить более приятный вечер, чем в гостеприимном доме мистера Уизервуда. Хозяйка прекрасно справлялась со своими обязанностями, гости не скучали и не утомлялись. На ужин подавали все, что только можно было пожелать, а вина были выше всех похвал. Что же касается меня, то я в первую очередь испытывал удовольствие от того, что за столом сидел рядом с мисс Фултон, яркой, умной женщиной, начитанной и остроумной. Моя жена не возражала против нашего общения, и мы болтали о том, о сем. Когда ужин заканчивался, она сказала:
– Мне нужно бежать как можно быстрее, оставив вас сплетням и сигаретам. Я заранее поставила в известность миссис Уизервуд, и она меня извинила. Завтра у нас в деревне праздник святого Марка, и мне еще многое нужно успеть сделать. Мне предстоит подняться в семь утра, и совсем не хочется жертвовать своим ночным отдыхом.
– Необычное время для деревенского празднества, – заметил я. – Они, обычно, совершаются летом.
– Видите ли, наша церковь посвящена святому Марку, и завтра в честь него будет праздник; он отмечается в нашем приходе с незапамятных времен. Вы что-нибудь знаете о кануне праздника святого Марка?
– Что именно вы имеете в виду?
– Именно то,
