Однако чувство не исчезало: чьи-то глаза наблюдали за ним неотступно. Рома останавливался три раза, оборачивался, всматривался в дождь и у самой калитки не выдержал.
– Ну, – сказал с раздражением, уставившись в пустоту, и тогда издали послышались тяжёлые чавкающие шаги. От забора отделилась нелепая, грузная тень и стала приближаться. Рома смотрел на её косолапые и неуверенные движения, но узнал, только когда подошла ближе: это была Ленка, бомжиха, бывшая его одноклассница.
– Привет, Ромик, – сказала она, подходя вплотную и как бы невзначай опираясь о забор. Она была трезвая, что само по себе удивляло, и старалась выглядеть непринуждённо, что удавалось с трудом. На ней был полиэтиленовый плащ-балахон, делавший её ещё больше и шуршавший на ветре. Но в глаза сразу бросилось, как сильно она обтрепалась за зиму, заплыла и пополнела нездоровой, дурной полнотой.
Рома смотрел на неё, соображая. Его не удивило, что это именно она: уже несколько дней он замечал её на улице, она попадалась ему по дороге в ДК, но не приближалась, а когда он на неё смотрел, быстро уходила. От неё разило так, что Рому замутило, однако ей хватило внутреннего кокетства встать и опереться на забор так, чтобы выглядеть не мешком с дерьмом, а женщиной. Это изумляло.
И ещё что-то, чего он не мог уловить, оно сквозило, но не проявлялось, заставляя вглядываться.
– А я вот смотрю, ты не ты. Дай, думаю, подойду, – продолжала она, хихикая. – Помнишь меня, а? Ну, Ле- на я…
– Ладно врать, – устало сказал Рома. – Ты меня ждала. И мы с тобой уже встречались. И ты это помнишь.
– Ах, Ромчик, – она засмеялась деланым смехом, от которого Рому передёрнуло. – От тебя не спрятаться, не скрыться, – пропела и попыталась толкнуть его в плечо. Рома отстралися. – А правду про тебя говорят, что ты стал как бы святой, – сказала с непонятной интонацией – не то уверенности, не то вопроса. – Людей лечишь, живность всякую, а? Ах, Ромчик!
Она прикрыла глаза руками и стала качать головой. Рома чувствовал, что его знобит. Куртка уже начинала промокать. Ветер продувал, голова болела. Надо чаю, надо в постель, но весь этот балаган рисковал затянуться.
– Ромик, прикинь, какой у нас класс! Один святой, другая вот – алкашня подзаборная. Прикинь! – Она хрипло, заливисто засмелась. Похоже было, что теперь смех был искренний, что эта мысль действительно её поразила. – Что бы Мартыша сказала, если б дожила, а? Мартышу ведь похоронили, ты знаешь? Года три ещё… Ромчик? Ром, ты куда?
– Домой, – бросил Рома, открывая калитку и направляясь к крыльцу.
– Эй, Ромик, а как же я? Ты чего? Я же к тебе! Мне говорили: ты всех лечишь. И отказать не можешь. Ро-ма!
Она шла следом, хватаясь то за локоть, то за плечо. Затащилась в калитку. Остановились у крыльца.
– Так ты что, лечиться пришла? – спросил Рома. Каждое слово давалось с трудом, представить, что придётся слушать её и что-то ей говорить, было страшно. Он звенел ключами, не сразу нашёл нужный, потом не сразу попал в скважину.
– Не, не лечиться. Я не знаю… Мне помощь нужна, Ромик. Ты же это, если ты святой, так ты же того… не откажешь?
Она дёрнула его за руку и развернула к себе. Рому снова замутило от запаха, который от неё шёл. Она пыталась заглянуть в глаза. Что-то снова мелькнуло в ней – и потухло.
– Лен, приходи утром. – Он думал только о том, что только что отпер замок. Осталось поддать дверь – и там дом, тепло, чай, шерстяные носки.
И тишина.
– Ты что, Ромчик? – Казалось, она даже оскорбилась. – Ты что, приёмная, что ли? А если я сдохну? Если я прямо этой ночью того… скончаюсь, а?
Она говорила громко, визгливо, и непонятно было, издевалась, смеялась или с ней была истерика. Голова у Ромы раскалывалаь. Он закрыл глаза.
– Не сдохнешь ты. Чего от меня хочешь? – спросил тихо. Здесь, возле крыльца, хотя бы не было ветра, не шуршал её плащ и не продувало куртку. Озноб не отпускал, но тело уже не сжималось болезненным комком. Можно было расслабиться.
– Помощи. Мне нужно что-то… помощи, короче. Ведь ты, если ты правда – ну, если правда святой, ты же не прогонишь, да? Ты же меня это… ну, выслушаешь и эта…
– Лен, утром никак нельзя? Я сейчас…
– А если мне идти некуда? Если я… если мне только в петлю? – взвилась она снова. – Ты что же, меня прогонишь? Собак всяких с улицы таскаешь, а меня – того, да? Я тебе хуже, да? Собаки хуже!
Теперь было ясно, что истерика. Рома открыл глаза, усилием воли постарался собраться. Словно из тёмного колодца ухнул обратно в собственное тело, в собственную разламывающуюся голову и тихо сказал:
– Заткнись. – Она моментально сдулась и всхлипнула. Он открыл дверь, сделал шаг и уже из веранды позвал: – Заходи. Только тихо. Будешь визжать…
– Я тихо, – зашептала Ленка и, для верности при- гнувшись, косолапо пошла за ним. – Я мышь. Шшш. – Она прижала палец к губам, выпучив глаза на Рому, и захихикала.
Дома стало ясно, что воняет от неё невыносимо. Запах расползался, как из открытой выгребной ямы, едкий, хоть плачь. Голова трещала, как спелая тыква. Ленка, вдруг притихшая, торчала в комнате и даже не двигалась, бегали одни глаза. Взгляд был затравленный, она явно ощущала себя инородной. Гренобыч сел за диваном и выглядывал на неё как на пугало.
– Лен, ты когда последний раз мылась? – страдая, спросил Рома. Она хотела возмутиться, даже надула губы, так что лицо ещё больше опухло, но Рома сморщился и замахал на неё руками – ответ ему был совершенно неинтересен. – Иди давай. Вон туда. – Он запихал её в ванную и закрыл дверь. Через полминуты Ленка, придя в себя, принялась колотиться.
– Чего тебе? – крикнул через дверь.
– А полотенце?
– Любое бери. Всё равно стирать после тебя.
– А мне надеть потом чего? Я что, то же и надену?
– А-а, – протянул Рома досадливо. Постарался подумать. Думалось с трудом. – Мойся! – крикнул снова. – Сейчас всё будет.
Ушёл в кладовку. Там, аккуратно убранные матерью в старую наволочку, хранились отцовы вещи, которых он не разбирал. Отец был мужчина крупный, Ленке будет в самый раз. Нашлись брюки со сломанной молнией и пара рубах. Подумав, Рома выбрал одну, достал какую-то бечёвку, всё сложил в большой пакет и повесил на ручку ванной.
– Одежда у двери! – крикнул, прижав губы к щели. – Свою в тот же пакет сунь. И завяжи! – добавил и прислушался. В ванне шумела вода. Ленка не откликалась. Рома махнул рукой и ушёл на кухню.
Надо было что-то съест, но есть совсем не хотелось. Хотелось лечь и не двигаться. Вылил в кастрюлю купленное
