Принесли стул, её усадили. Кто-то сбегал за водой. Окружили, лепетали что-то успокоительное. Она сидела со стаканом, из которого не пригубила, потерянная, и, казалось, не слушала никого. Она же не глупый человек, думал Рома, глядя на пучок пышных седых волос, собранный на затылке. Не глупый, она должна всё понимать. Что же это? Упрямство? Или правда – вера? Ему становилось тяжело и стыдно.
– Ничего, ничего, всё хорошо, – бормотала она, потихоньку возвращаясь к жизни. – Я же вижу, что это надо. Вот вам. Всем. Если пришли. Ничего. Сейчас, сейчас мы займёмся. Рома! – вспомнила вдруг она о нём и тревожно заозиралась.
– Я здесь, – отозвался он.
– Ромочка, нам нужна твоя помощь. Ты посмотрел рукопись? Там есть такие места… мы не понимаем… Точнее, как сказать, мне кажется, я разбираю слова, но я поверить не могу… Там что-то такое… эротическое, нет? – испуганно и почти шёпотом произнесла она. – Я просто никак не ожидала. Я думала – трагедия, а там… какая-то… прости господи, «Гаврили- ада».
А ведь как точно уловила, филологическое чутьё не проведёшь: «Гаврилиаду» он и писал. «Гаврилиаду» про Итильвана, как ходит он по сёлам и портит девок. А мужики дивятся, как всё справно выходит: куда ни придёт Итильван, там и бабы спокойней и добрее, и дома всё как-то само налаживается, и, смотри-ка, какая давно не могла зачать, неожиданно понесла… И так и уходит от них Итильван, не уличённый, шкодливый, принёсший всем странное счастье, и даже не ясно до конца, Итильван он на самом деле или так, залётный молодчик, который слух о сыне реки использовал себе на пользу…
– Вы знаете, там да, есть… странные места, – выдавил он из себя. – Я хотел вам как раз предложить… переписать. Кое-что, немного.
– Неужели правда? – Лицо Любови Петровны исказилось мукой. – Я всё правильно поняла, да? Там всё так – грязно?
Роме было мучительно её жалко. И врать плохо, и не врать – ещё хуже.
– Нет, что вы! Там всё… Не совсем точно. Мы вот тут недавно с дядей Сашей были… – он кивнул на него. Тот сразу засуетился, закивал:
– У Соколовых. У Соколовых, вы знаете, у Алёши.
– У Алёши, да, – перебил его Рома, пока тот больше ничего не успел сказать: – Мне там дали тетрадь из архива. В ней как раз про Итильвана, такое вот совпадение. Я хотел предложить переписать некоторые места, основываясь на реальных фактах. Там, ну, в тетради, есть выписки из дел, из доносов, по девятнадцатому и середине двадцатого, когда плотину строили, сёла раскатывали. Там много любопытного можно найти.
– Правда? О, как я рада! Тогда совсем другое дело! – Она поднялась, ободрённая. Она была как ребёнок, и врать ей было так же противно. – Ромочка, возьмись, займись этим, пожалуйста, ты так нас выручишь. Сделаешь? Ведь ты сделаешь, правда? – Заглядывала ему в глаза ласково и кротко улыбалась.
– Ну, конечно, Любовь Петровна, я сам предложить хотел.
– Спасибо тебе, родной. Ты очень, очень…
– Я тогда к следующему разу.
– Договорились, договорились. Буду ждать. А пока – как же? Ну, мы можем начинать репетировать, роли там, всё такое?
– Конечно! Я структуру трогать не буду. Если там и исчезнут какие-то второстепенные персонажи, так это сейчас не важно, я думаю. Вы начинайте.
– Прекрасно! Мы сегодня как раз планировали разбирать первую сцену. – Она вскинула руку и посмотрела на часы. – Кошмар! Как много времени потеряли! Так, давайте, друзья, по местам. – Она три раза хлопнула в ладоши. – Будем работать интенсивно, нам многое сегодня предстоит сделать.
«Въ лѣто 1885 года въ уѣздѣ случилась засуха. Повсюду служили молебны о дождѣ. Рѣка обмелѣла такъ, что на острова ходили вбродъ. Рыбы не стало, люди голодали. Про секту же итилитов ходили слухи, что они еженедѣльно творятъ безчинства и разгульные праздники. На вопросъ, для чего такъ поступаютъ, говорили, что такъ повелѣлъ имъ верховный ихъ жрецъ, Итильванъ. Объ Итильване этомъ было извѣстно, что это старикъ лѣтъ шестидесяти, своего жилья не имѣетъ, ходитъ межъ селами, а съ тѣхъ поръ, какъ овдовѣлъ, водятъ его двѣ дочери, обѣ дѣвицы, ихъ крестьяне почитаютъ какъ бы за святыхъ. Остановиться онъ можетъ въ любомъ селѣ и въ любомъ домѣ, и никто не будетъ въ обиде, напротивъ, почтетъ за великую честь содержать и самаго Итильвана, и его дочерей сколь угодно долго.
Въ то время я состоялъ въ комиссіи Россійскаго географическаго общества по изученію быта крестьянства нашего уѣзда, и мнѣ любопытно было увидѣть названнаго Итильвана, благо слышалъ о нёмъ изрядно. Но говорили, что онъ ушелъ въ самые дальніе околотки, куда добраться сложно. Въ августѣ въ городъ купца Кривошеина прибыли губернаторскіе войска. Встрѣтившись въ уѣздномъ департаментѣ съ подпоручикомъ Пшехтомъ, я узналъ, что идутъ они въ интересовавшій меня районъ. По нашему уѣзду был большой рекрутскій недоборъ, и имѣлъ онъ распоряженіе собирать крестьянъ силой въ виду предстоящей военной кампаніи. Я попросилъ Пшехта взять меня съ собой.
По дорогѣ я разсказалъ о происходящемъ въ уѣздѣ, а именно о состояніи дѣлъ въ интересующихъ его селахъ. Вмѣстѣ мы рѣшили, что двигаться нужно напрямую туда, гдѣ жилъ въ то время Итильванъ. Я предупредилъ, что старикъ этот, почитаемый крестьянами за живаго бога, имѣетъ безраздѣльную надъ ними власть и однимъ словомъ своимъ разрѣшаетъ имъ не слушаться законовъ и не отдавать дѣтей въ рекруты. Такъ какъ Пшехтъ имѣлъ полномочія, вплоть до полицейскихъ противодѣйствовать любымъ возможнымъ препятствіямъ его предпріятія, онъ рѣшительно заявилъ, что арестуетъ старика. Былъ онъ человѣкомъ пріятнымъ, только вспыльчивъ безъ мѣры, и совсѣмъ не говорилъ по-русски; я же не знаю польскаго, потому говорили мы съ нимъ по-французски, такъ же онъ изъяснялся съ другими офицерами, а съ солдатами не говорилъ, я полагаю, никак иначе, нежели методом кнута.
Добирались мы до нужнаго мѣста три дня. Придя же въ деревню, нашли ея совсѣмъ брошенной. Всё хозяйство было такимъ, словно люди ушли недавно; въ домахъ оставались лишь дети, бабы на сносяхъ и старики, кто уже не покидалъ печей. На вопросъ мой, гдѣ все, они показали на островъ, зеленой спиной выступавшій на серединѣ рѣки. Съ берега намъ были видны разложенные у самой воды костры. На мой слѣдующій вопросъ, тамъ ли Итильванъ, бабы отвѣчали, что тамъ, сидитъ на горе и проситъ свою мать о дождѣ. Матѣрью Итильвана, какъ уже говорилось, крестьяне считаютъ саму реку.
Ввиду того, что рѣка стояла очень низко, Пшехтъ рѣшилъ не задерживаться и сразу пойти на островъ. Онъ самъ былъ верхомъ и быстро форсировал протоку. Солдатъ же своихъ погналъ къ острову, какъ были, пѣшкомъ, хотя вода доходила въ нѣкоторыхъ мѣстахъ до груди, и они вынуждены были почти плыть, поднимая надъ головой оружіе.
Видя такое положеніе пѣхоты
