– Получается, ты – мифическое создание? Это что, шутка такая? Мы разыгрываем друг друга? Или у меня галлюцинации?
По выражению его лица было видно, что это не шутка. Растущий из тела рыбий хвост подделкой быть не мог. Переход был слишком грубым, слишком заметным. Никакой макияж, никакой костюм не скрыл бы обман. Тео на самом деле наполовину человек и наполовину рыба. Или что-то вроде этого. Или со мной что-то не так? Может, мое состояние хуже, чем я думаю?
– У тебя нет галлюцинаций. Я про такие галлюцинации, когда смещается точка зрения. Но в каком-то смысле ты действительно заблуждалась до встречи со мной, поскольку видела только одну сторону жизни. Ты верила только в то, что находилось прямо перед тобой. Как и большинство людей. Многие верят в то, что нельзя увидеть и познать и что, возможно, не существует. Люди очень самоуверенны. Тебя я самоуверенной не считаю, но думаю, что ты по своей натуре веришь только тому, что видишь.
– Не знаю, что и сказать. У меня к тебе так много вопросов.
– Давай начнем потихоньку.
– Ты настоящий?
Тео рассмеялся.
– Страдаю я по-настоящему. И желания у меня настоящие. Я боюсь, что никому не нравлюсь, что меня никто не любит. И, может быть, все, мужчины и женщины, хотят того же самого.
– Мужчины хотят секса, – сказала я.
– А ты? – спросил он.
– И я хочу. Может быть. Но мне кажется, я по ошибке принимаю желание секса за любовь или что-то еще.
– А как ты узнаёшь, что ошибаешься?
– Наверно, когда ловлю от этого кайф.
– Почему бы и нет? Может быть, это и есть любовь. Разве нельзя ловить кайф от любви? Не думаю, что мне нужна любовь, которая не вызывает разных восхитительных ощущений.
– Не знаю, любовь это или что-то еще. Но я не думаю, что это любовь, если человек пропадает.
– Не сказал бы, что это не любовь. Но это тяжело. Очень болезненное испытание.
Я даже удивилась, услышав такое. Мне-то казалось естественным, что исчезать полагается ему. Водяной, рыбное филе – кем бы он там ни был, я воспринимала его как серфера, который беспокоится из-за пустяка. Как кого-то, кто может запросто и в любое время повернуться и исчезнуть в ночи.
Интересно, каким он представляется своим сородичам. И есть ли они? Какой он в море? Такой же прекрасный или самый обычный, заурядный? Я не решилась спросить. Конечно, русалки должны быть прекрасны, ведь они живут в океане. Я представляла их длинноволосыми, с тонкими талиями и ракушками на грудях. В моем воображении они все были Афродитами. Может быть, они такие однообразно прекрасные, что он устал от них. Может быть, поэтому ему захотелось женщину суши с мозолями на ногах, простушку вроде меня. Уж я-то никак не Афродита. И в этом вся причина.
– Ты ведь не бросишь меня теперь, узнав то, что знаешь? – спросил Тео. – Не бросишь?
– Я? Нет! – Меня охватил восторг. Неужели, чтобы найти такого потрясающего мужчину, такого же одинокого, как я, требовалась всего лишь некоторая мифологическая деформация?
– Хорошо.
Тео взял меня за подбородок и поцеловал влажными губами.
От него и пахло по-разному, и теперь я различала оттенки: вот это – верх, а вот это – низ. Голова, шея, плечи – запах чистой плоти, влажной кожи. Как у человека, но лучше. Запах снизу доходил реже и вызывал из памяти картины рыбного рынка. Не могу сказать, что от него воняло тухлой рыбой, скорее то была мешанина из крови, океана, дерьма, водорослей и… немного пуси.
В каком-то смысле – по крайней мере, в моем восприятии – его нижняя половина и была пусей, пусть и фаллической по форме. Может быть, из-за того, что мы оба испытывали неуверенность в отношении этих наших органов. Может быть, из-за того, что, увидев эту его часть, часть, которую он скрывал, я в некотором смысле вошла в него. Я подумала о доминировании и подчинении – в каком-то отношении Тео оказался в положении подчинения, когда вылизывал мою пусю. Однако теперь, позволив ему увидеть меня такой – раскинувшейся на камне, уступившей и отдавшейся, – я зависела от него эмоционально. Раскрывшись так, я привязалась к нему сильнее, чем прежде. Может быть, он почувствовал это. Может быть, это и нужно было ему до того, как он показал мне свой хвост.
Что у него под опоясывавшим бедра кушаком? Есть ли у него член? Да и есть ли члены у рыб?
– Тебя можно потрогать? – спросила я.
Тео кивнул.
Мы начали целоваться, и я гладила его по волосам, щекотала затылок, терла ладонью грудь, гладкую, как скульптура, и щипала соски. Мне хотелось подразнить его, помучить немножко, как девчонку, потому что я все еще чувствовала себя уязвимой и потому что знала – ему это нравится. Соски под моими пальцами стали твердыми, как бумажные катышки, дыхание перехватило. Я дотронулась до его живота. Такой гладкий, не накачанный, но упругий и не рыхлый. Мышцы на руках крепче, чем на животе. Может быть, из-за того, что он плавает? Волос на животе не было, а лобковые не поднимались выше кушака. Круговым движением я потерла ладонью по кушаку и ощутила под тканью пенис, сильный, наполовину напрягшийся, как ствол. Яйца легли на ладонь, словно пара увесистых персиков.
– О… А я думала, что у тебя там.
– То самое. И еще зад. А под всем этим хвост. В ваших мифах он начинается от живота.
– Откуда такой кушак? У вас все что-то такое носят?
– Понятное дело, нашел после кораблекрушения.
– Ах да, конечно, – рассмеялась я.
– С набедренной повязкой легче. Песок, медузы – все равно что наждак.
– Много знаешь греческих мифов? – спросила я.
– Некоторые знаю.
– Так узнал и о Сафо? Или, может, ты с ней встречался?
– Ну, я не настолько старый, – рассмеялся он.
Что для него свидание? Подводный Тиндер? Потрахаться на морской звезде?
– Ты уже был… с другими женщинами, которые живут на суше?
– Да. С несколькими.
– Недавно?
– Давненько. Вот пытаюсь исправиться. – Он тронул меня за руку.
Насчет давненько мне понравилось – я хотела быть единственной. Почему – наплевать, даже если он просто не был вблизи суши. Хотя, конечно, это вовсе не означает, что он любит меня как по-особенному. И то, что был с другими женщинами, у которых ноги вместо хвоста, не обязательно означало нехватку любви. Но все равно, зная, что я у него единственная за долгое время, я чувствовала себя спокойнее. Такие мысли сами по себе безумие.
