— И что нам с этого? — не дав тишине снова расползтись, сказал Лауциз. — И что, что король по седине блудил? Так кто из нас этого не делал? Простите, Ваше Высокопреосвященство. Вон графиня Файет при еще живом графе сколько мехирей обскакала.
Графиня вспыхнула, но Лауциз продолжал:
— И что набожным сделался более обычного, как сошелся с Карберийским родом, ни для кого не секрет древних захоронений. Суть-то в чем? Что от этого аббатства стали неугодны Богу? Как это относится к Созыву?
— Я не закончил, герцог, — спокойно, но надменно произнес Этруско.
— Продолжайте, — Конфлан рукой указал Лауцизу замолчать.
Но тут вступил Марк, снова не дав Этруско продолжить.
— Так что же, граф, ты представишь нам королевского ублюдка? Что же он с самого начала таится под хламидой? Встань, юноша! — внезапно скомандовал герцог. — Покажись.
Фигура в рясе послушно встала и скинула капюшон. Перед заинтересованными взглядами открылось совсем молодое лицо, испуганное, но с волевым подбородком, твердым взглядом и чуть курносым носом. Черноволосый юноша прятал взгляд и быстро и часто дышал. Зал оживился, зашуршал. Скрипнули кресла, когда в них взволнованно заерзали.
— Похож, — протянул герцог, задумчиво проводя большим пальцем по щеке.
Медленно поднялся и не спеша обошел стол, приблизившись к юноше на расстояние шага, приподнял указательным пальцем его подбородок, рассматривая, словно жеребца.
— Определенно похож.
— Марк Ирпийский... — гневно начал было Этруско.
Но герцог отмахнулся и продолжил:
— Расскажете нам, граф, где вы нашли этого юношу? И чем можете доказать, что именно он является королевским отпрыском?
— Я собирался…
— Вы собирались и дальше ездить нам по ушам своими напыщенными речами, заходя издалека со строем барабанщиков и отрядом горнистов. Просто выкладывайте все, что у вас есть.
— Герцог Ирпийский, попрошу вас не вмешиваться и вернуться на свое место, — вступил юстициарий.
Марк бросил небрежный взгляд на Конфлана и вернулся на место под одобрительное шушуканье.
— А вас, граф, попрошу больше не терзать нас длинными речами.
— Конечно, — Этруско поклонился в сторону юстициария. — Но дальше должен говорить не я, а архиепископ Бенегер Женуа. Думаю, что его словам и историческим записям, что сохранил наш уважаемый Конфлан, Созыв доверяет?
Удивленные, смущенные, заинтересованные взгляды устремились на архиепископа. И снова по залу прокатилась волна шепота. Бенегер вышел вперед к столу и, гордо выпрямившись, разложил перед собой пять свитков. Взял один и приготовился предъявить его Созыву. Призрак воспользовался моментом и прошептал:
— Вот и все. Попросите его сотворить исповедальный круг и говорить в нем, ну и наслаждайтесь зрелищем.
Марк несколько секунд смотрел на Призрака в упор, словно не решаясь выполнить сказанное им, но справился с неуверенностью и твердо произнес:
— Стойте.
Герцог поднялся, расправляя плечи. Юстициарий гневно сморщился. Рука архиепископа, разворачивающая пергамент, застыла на полпути.
— Я требую, чтобы уважаемый Бенегер Женуа сотворил исповедальный круг и говорил из него.
— Вы — что? — воскликнул юстициарий одновременно с архиепископом.
— Я требую, чтобы столь важное заявление делалось из исповедального круга, — тон Марка не оставлял сомнений в твердости намерений добиться своего. — Ведь только что многие из нас готовы были стоять в нем, дабы доказать свою непричастность к смерти королевы.
— Архиепископ отвечает перед Живущими Выше! — воскликнул Конфлан. — Ему незачем исповедоваться перед смертными.
— Есть зачем, — Марк зло посмотрел на юстициария. — Если он этого не сделает, я откажусь признавать любое решение Созыва. Знаете, чем это грозит?
— Вы угрожаете Созыву? — вспыхнул Конфлан.
— Да, уважаемый юстициарий.
— Вы не посмеете!
— Это не та просьба, из-за которой стоит начинать междоусобную войну за престол, — настаивал Марк. — Столько лет ничего не было слышно об этом ублюдке. Не было признания его королем, он не был приближен ко двору. Отчего нам знать, что это все не интрига?
— Слова архиепископа для вас ничего не значат? — прорычал Этруско.
— Слова вообще значат мало, граф, кто бы их ни произносил. Я много за свою жизнь слышал вымысла от самых разных людей самых высоких сословий, так что ничему не удивлюсь. И раз уж кто-то осмеливается на Созыве по такому щепетильному вопросу предъявлять бастарда, то и доказать это надобно полностью.
Марк пренебрежительно ухмыльнулся.
— И пусть Его Высокопреосвященство решит. В конце концов, я не много прошу. Пусть всего лишь зачитает бумаги, кои он назовет доказательствами, в Исповедальнике перед свидетелями.
— Я с герцогом Ирпийским, — графиня Файет поднялась, а за ней встали и другие, исключая лишь графа Этруско, который демонстративно сел.
— Созыв, как мне думается, сказал свое слово, — глаза Марка победоносно сверкнули.
— Я и не думал отказываться, — произнес архиепископ, бережно укладывая документ рядом с остальными. — Мне нечего таить. Я чист пред Небом, значит, чист и пред Созывом. Круг сейчас будет готов.
Женуа отошел от стола в глубь комнаты и принялся создавать исповедальный круг. Большинству этот обряд был незнаком, да и нечасто приходилось видеть настоящего обладателя Истинной Силы, и потому почти все заинтересованно наблюдали за заклинаниями и молитвенными плетениями слов. На полу проявлялся круг диаметром два шага, испещренный знаками и святыми символами. Постепенно он стал настолько ярок, что у наблюдателей перед глазами поплыли синие пятна, будто они глянули на полуденное солнце. На зал снизошли благодать и умиротворение. Его окутала благоговейная тишь. Архиепископ взял первый свиток и ступил в круг. Послышался ропот: одежды Женуа заволокло желтое сияние. Он в полном молчании развернул бумагу. В то же мгновение круг погас, свет стал тьмой, а сияние — сизо-черным дымом. Хлопнули, закрываясь, окна. Потянуло подвальной сыростью. Женщины закричали, но звук застыл, замер в воздухе, мужчины вскочили, хватаясь руками за несуществующие рукояти мечей. Самые расторопные кинулись к выходу, но ноги их вязли в химерической гати, руки оплела паутина, и они повисли над полом, словно угодив в невидимые тенета.
— Нет, нет, нет! — отчаянно прокричал архиепископ.
Граф Вьят Брэди упал первым. Лицо его посерело, осунулось, а глазницы сделались пустыми, черными. Слышно было, как треснул череп от удара о мрамор пола.
Бенегер поднял святой столб, зачитывая молитвы. Круг подернулся свечением, но лишь для
