– Комната, где мы завтракали…
– Комната, где мы завтракали, воссоздана, а точнее, перенесена из старого дворца. Гобелены и мебель, посуда. Оформлена точь-в-точь, как была оформлена в нем. Я сделал это сразу после отъезда Хелли на Север.
Витхар неожиданно замолчал, и сердце кольнуло холодом. Ледяной иглой одиночества и пустоты.
– Я видела своих родителей, – сказала тихо.
– Когда?
– Во сне. Или… когда умирала. – Я закусила губу. – Они были такие молодые. Такие счастливые. Совсем как в моем детстве.
На глаза снова навернулись слезы, и в эту минуту Витхар развернул меня лицом к себе. Так неожиданно, что я не успела даже совладать с ними. Наверное, и не стоило – ведь после всего случившегося мне совершенно точно простительно было плакать, но когда его пальцы коснулись моих щек, слезы из глаз брызнули еще сильнее. Особенно когда он коснулся соленой дорожки губами.
– Я не властен над временем, Теарин, – глухо прошептал он, – но я могу все изменить в настоящем. Я могу сделать тебя счастливой… если ты мне позволишь. Если хочешь этого так же, как хочу я.
Он смотрел мне в глаза, продолжая удерживать в ладонях мое лицо.
Смотрел и молчал. Долго. Потом судорожно вдохнул, словно ему не хватало воздуха, а я подалась к нему. Коснулась губами жестких обветренных губ, отпуская себя. Полностью: позволяя пламени хлынуть в мое тело, затопить меня целиком, живым огнем растекаться по венам, заставляя меня всхлипнуть, когда ответным поцелуем Витхар ворвался в меня. Пламя полыхнуло над нами с невиданной силой, прокатилось над комнатой, а в следующий миг он слегка отстранился.
– Если продолжу, – произнес хрипло, – уже не смогу остановиться. А это не совсем то, что тебе сейчас нужно.
Я и правда чувствовала себя очень слабой, но это ощущение совершенно терялось в его руках.
– Хочешь пить, Теарин? Есть можно будет чуть позже.
– Хочу, – призналась я.
И даже не представляла насколько. Когда Витхар подал мне стакан, чуть ли не залпом выпила его и потянулась к графину, но он перехватил мою руку.
– Не сейчас. Ты слишком долго ничего не пила и не ела.
Я хотела возмутиться, но поняла, что у меня нет сил. Тем более что выпитая вода подозрительно порывалась взбунтоваться, чего мне совсем не хотелось. Поэтому я уютно свернулась в его руках и закрыла глаза, чтобы неожиданно для себя почти сразу же провалиться в сон.
Никогда раньше я не проводила столько времени без сил. Пламя, которое во мне проснулось, меня же и изматывало, я словно заново училась жить с огнем. Огнем, который чуть меня не убил. Когда я обернулась, я действительно горела, если бы не звериная ипостась и не Витхар, я бы превратилась в горстку пепла еще в падении. Именно оборот спровоцировал выброс пламени и запустил силу печати таэрран на полную. Сознание у меня отключилось в воздухе, но, как выяснилось, только мое. Драконица, пытаясь избавиться от пожирающей тело боли (несмотря на то, что Витхар забирал мое пламя), спонтанно совершила оборот.
И я продолжала гореть.
В хрупкой человеческой оболочке горела я изнутри. Пламя то затихало, то обрушивалось на меня с новой силой, Витхар мог справиться с ним, но не с клеймом таэрран, остановить которую было ему не под силу. Я хорошо помнила, как он смотрел на меня, когда я поднялась, но лишь спустя несколько дней, когда он рассказал мне все, поняла, что действительно была на волосок от смерти.
Хотя… я в ней побывала.
Мое сердце остановилось во время очередного приступа пламенной лихорадки.
– Именно тогда я подумал, что тебя потерял, – произнес Витхар, и черты его лица стали настолько страшными, словно он вместе со мной побывал в той смерти.
Возможно, и побывал. Я ведь не спросила его об этом сразу, потому что была слишком слаба. Я не спрашивала его и о том, что он чувствовал, когда его сердце остановилось в Ильерре.
– Я пытался запустить твое сердце, но тщетно. Потом я увидел, как огненной змеей извивается таэрран, языками пламени растворяясь на твоей шее. Я никогда не видел ничего подобного: она сгорала прямо на тебе, – Витхар говорил, глядя куда-то в сторону, – и когда ее не стало, я снова ударил пламенем. Уже ни на что не надеясь, но в эту минуту твое сердце забилось снова.
Мы больше не говорили об этом, спустя несколько дней я уже спокойно могла подниматься и ходить по комнате, не рискуя упасть после первого шага. Правда, Витхар все равно носил меня на руках. Поначалу я пыталась возражать, но потом смирилась. Хотя бы потому, что мне это было приятно, и если быть честной, я не думала, что мои возражения что-то изменят.
Он не отходил от меня, лекарь появлялся в моей комнате, только чтобы подтвердить, что со мной все в порядке, а служанки – чтобы принести поесть, но ели мы вместе с Витхаром. Поначалу, когда мне было тяжело вставать, низенький столик ставили прямо на ложе, потом мы стали выбираться на балкон. Я смотрела на океан, завернутая в накидку (удивительно, но первые несколько дней я все время мерзла), а Витхар смотрел на меня. Временами от таких взглядов мне становилось неловко: я просто не представляла, что у него может быть такой взгляд.
Точно не мог на меня насмотреться.
Мы говорили обо всем и ни о чем: преимущественно на нейтральные темы, далекие от наших отношений, политики или чего бы то ни было серьезного. Он рассказывал о том, как мальчишкой любил сбегать из дворца, бродить по центральному рынку или хитросплетениям улочек как самый обычный человек.
– Вдалеке от дворцовой жизни мне казалось, что я становлюсь другим, – говорил он. – Мне тогда казалось, что я могу все. Гораздо больше, чем я мог, когда стал правителем.
В такие моменты глаза у него темнели, и я начала различать в них совершенно другие оттенки. Например, когда взгляд становился угольно-черным – это означало ярость, а когда просто уходил в глубину цвета, – в такие минуты Витхар отдавал дань воспоминаниям.
– Наверное, если бы я больше любил Хелли, этого не случилось бы, – как-то произнес он.
В то утро мы сидели в беседке в «Сердце Аринты», и от аромата цветов кружилась голова. Хотя, возможно, она кружилась от чего-то еще, я пока не поняла своих чувств. Я училась узнавать его заново и училась жить со своим прошлым.
– Ты не виноват, – сказала я. – Мы все делаем свой выбор сами.
– Виноват. Когда родители умерли, она была ребенком. Я был ей нужен. Она осталась совсем одна. Безо всех, кто был ей дорог, наше окружение полностью поменялось. Единственный, кто был с ней рядом, – я. Но я занимался выстраиванием
