– Хороший день нынче. По мне, так лучший мой день, – сказала Агнес.
– Так дело-то к ночи уже, – ответил мужик.
– И правда, – согласилась она. – Не поспоришь. Луна в июне как в джунглях.
Теперь мужик улыбался.
– Идите-ка в уборную, – сказал он. – Обе-две. Вон та дверь. Я отопру.
Мы вошли. Там была никакая не уборная, а сарай – старые рыбацкие сети, сломанный топор, штабель ведер и еще одна дверь.
– Не понял, куда вы запропастились, – сказал мужик. – Автобус этот сраный вечно опаздывает. Вот вам одежда. Фонарики там. Платья суньте в рюкзаки, потом выкину. Жду снаружи. Надо поторапливаться.
Он нам выдал джинсы, и футболки с длинными рукавами, и шерстяные носки, и походные ботинки. Клетчатые пиджаки, флисовые шапки, непромокаемые куртки. С левым рукавом футболки у меня немножко не получалось – что-то зацепилось за «О». Я сказала:
– Ебаный в рот, – а потом: – Извиняюсь.
Я, по-моему, никогда в жизни так быстро не переодевалась, но, едва содрала с себя серебристое платье и натянула эти шмотки, меня несколько отпустило.
Протокол свидетельских показаний 369А63Одежда, которую нам дали, не понравилась мне до крайности. Белье совсем не такое, как простые и прочные вещи, которые носили в Ардуа-холле: мне показалось, оно скользкое и развратное. А наряд поверх белья был мужской. Пугало то, как эта грубая ткань касается ног, и никакая нижняя юбка ей не мешает. Надевать такое – Гендерная Измена, это против Божьего закона: в том году одного мужчину повесили на Стене, потому что он надевал белье Жены. Она его разоблачила и сдала, как и требовал от нее долг.
– Мне надо это снять, – сказала я Николь. – Это мужская одежда.
– Ничего не мужская, – ответила она. – Это женские джинсы. Другой покрой и серебряные купидоны, видишь? Точно женские.
– В Галааде ни за что не поверят, – сказала я. – Меня высекут, а то и что похуже.
– Нам, – сказала Николь, – надо не в Галаад. Нам через две минуты надо выйти к нашему другу наружу. Так что подбери сопли.
– Прошу прощения?
Порой я не постигала, что говорит моя сестра.
Она усмехнулась:
– Это значит «храбрись».
Мы направляемся туда, где ей будет внятен язык, подумала я. А мне – не будет.
У мужчины был помятый пикап. Мы втроем втиснулись на переднее сиденье. Зарядила морось.
– Спасибо за все, что вы делаете, – сказала я.
Мужчина хрюкнул.
– Мне платят, – ответил он. – За то, что голову в петлю сую. Стар я уже для таких забав.
Пока мы переодевались, он, наверное, пил: я чуяла алкоголь. Я помнила этот запах по званым ужинам, что устраивал Командор Кайл, когда я была маленькая. Роза и Вера порой допивали, что оставалось в стаканах. А Цилла обычно нет.
Сейчас, навеки уезжая из Галаада, я тосковала по Цилле, и Розе, и Вере, и по бывшему своему дому, и по Тавифе. В те первые годы я не была сиротой, а теперь казалось, что была. Тетка Лидия была мне как бы матерью, хотя и суровой, и Тетку Лидию я больше не увижу. Она сказала нам с Николь, что наша настоящая мать жива и ждет нас в Канаде, но я боялась, что умру по дороге. Если так, в этой жизни я с матерью не повстречаюсь вовсе. В ту минуту она была лишь порванной в клочки фотографией. Отсутствием, прорехой во мне.
Несмотря на алкоголь, мужчина вел пикап хорошо и быстро. Дорога петляла и от мороси была скользкая. Пролетали мили; над облаками восстала луна, посеребрила черные контуры древесных крон. Порой попадались дома – темные или с редкими огоньками. Я старательно давила в себе страх; потом я уснула.
Приснилась мне Бекка. Она сидела рядом со мной в пикапе. Я ее не видела, но знала, что она рядом. Во сне я сказала ей: «Так ты все же поехала с нами. Я так счастлива». Но она ничего не ответила.
Протокол свидетельских показаний 369Б64Ночь ускользала прочь в тишине. Агнес спала, а мужик за рулем был не очень-то, что называется, разговорчивый. Считал нас, видимо, грузом, доставил и забыл, кто станет разговаривать с грузом?
Спустя некоторое время мы свернули на узкую дорогу; впереди замерцала вода. Мы подъехали к какой-то, похоже, частной пристани. У пристани стояла моторка, в ней кто-то сидел.
– Разбуди ее, – сказал водитель. – Собирайте манатки, вон ваша лодка.
Я ткнула Агнес под ребра, и она подскочила.
– Проснись и пой, – сказала я.
– Который час?
– Лодочный. Пошли.
– Доброго пути, – сказал наш водитель.
Агнес принялась было опять его благодарить, но он ее оборвал. Выкинул наши новые рюкзаки из пикапа и исчез, не успели мы и полпути пройти до лодки. Я светила нам на тропу фонариком.
– Выключи, – тихонько окликнул человек из лодки. Мужчина, в непромокаемой куртке с поднятым капюшоном, голос молодой. – И так нормально видно. Не спешите. Сядьте на среднюю банку.
– Это океан? – спросила Агнес.
Он засмеялся:
– Пока нет. Это Пенобскот, река такая. Океан скоро тоже будет.
Мотор был электрический и очень тихий. Лодка вышла прямо на середину реки; вставал лунный серп, и он отражался в воде.
– Смотри, – прошептала Агнес. – Какая красота! Я такого никогда не видела. Словно тропа света!
В этот миг мне почудилось, будто я старше ее. Мы уже почти выбрались из Галаада, и правила менялись. Она направлялась в неведомые места, она не знает, как там все делается, а я-то возвращалась домой.
– Мы же прямо на виду. А если кто заметит? – спросила я мужчину. – А если стукнет? Очам?
– У нас тут никто с Очами не разговаривает, – ответил он. – Мы ищеек не любим.
– Вы контрабандист? – спросила я, вспомнив, что рассказывала Ада.
Сестра пихнула меня локтем: опять я плохо себя веду. В Галааде избегают лобовых вопросов.
Он засмеялся:
– Границы – линии на карте. Вещи перевозятся туда-сюда, люди тоже. Я делаю доставку, и все.
Река все ширилась и ширилась. Сгущался туман; берега расплывались.
– Вон она, – наконец сказал мужчина. Вдали на открытой воде я различила пятно темноты. – «Нелли Дж. Бэнкс»[72]. Ваш билет в рай.
XXIII
Стена
Автограф из Ардуа-холла65Тетку Видалу в коматозном состоянии обнаружили за моей статуей престарелая Тетка Клевер и две ее семидесятилетние садовницы. Фельдшеры пришли к выводу, что Тетку Видалу хватил инсульт – диагноз, который подтвердили и наши врачи. По Ардуа-холлу на всех парах полетели слухи, имел место обмен грустными кивками, зазвучали обещания молитв о выздоровлении. Вблизи тела Тетки Видалы нашли порванное ожерелье Жемчужной Девы – некто, видимо, когда-то потерял: оплошность весьма расточительной природы. Выпущу меморандум, напомню о необходимости бдительно следить за материальными ресурсами, которые нам надлежит хранить бережно. Жемчуга не растут на деревьях, сообщу я, даже искусственные жемчуга; и бросать их перед свиньями тоже не следует[73]. Не то чтобы в Ардуа-холле водятся свиньи, жеманно прибавлю я.
Я навестила Тетку Видалу в Отделении Реанимации. Тетка Видала лежала на спине – глаза закрыты, одна трубка в носу, другая в руке.
– Как дела у нашей дорогой Тетки Видалы? – спросила я дежурную Тетку-медсестру.
– Я за нее молюсь, – сказала Тетка Анонимка. Я не в состоянии запоминать имена медсестер – такова уж их планида. – Она в коме, это может способствовать исцелению. Частичный паралич не исключен. Есть опасения, что у нее пострадает речь.
– Если она выздоровеет, – сказала я.
– Когда она выздоровеет, – укоризненно поправила меня медсестра. – Мы предпочитаем не говорить дурного при больных. Кажется, что они спят, но зачастую они в полном сознании.
Я сидела подле Видалы, пока медсестра не удалилась. Затем я быстро произвела осмотр имеющихся фармацевтических средств. Повысить дозу анестетика? Повредить трубку у нее в руке?
