В общем, сама не поняла, как оказалась в седле. Кожаном, с удобной и высокой спинкой и очень мягким. Отороченным, между прочим, красным бархатом. На секунду представила в этом седле одного нагшаса, без меня то есть. Хихикнула. Это всё воздействие грифона, не иначе. Прям эйфория какая-то, которая все сомнения и страхи прочь отмела. Крылом Тита, ага…
Кир ловко вскочил в седло передо мной, от меня не укрылось, что, усаживаясь, нагшас поморщился.
И тут до меня дошло, с запозданием, что он меня пока подсаживал-усаживал, обтрогал всю, гад! А я ему по рукам надавала и проворковала томно что-то «Оставь, витязь, это всё для лорда, раз ты такой гад». Нагшас только глазищами своими зелёными сверкнул, губы сжал в одну линию, ну чисто горизонт в степи, но ничего не ответил.
— А ремни безопасности? — с запозданием и немного заплетающимся языком, потому что воздействие (явно магическое!) грифона очень и очень ощущалось, вспомнила я. — И шлем?
— Шлем тебе не нужен, а что такое ремни безопасности я не знаю, — сухо бросили мне через плечо, потому что кажется, обиделись. Так ему и надо.
— Это чтобы не упасть, — пояснила ему.
— Для этого у тебя есть я, — отрезал нагшас.
— Казак! — фыркнула я. — Ну как есть, казак…
— Ты второй раз так меня называешь, — проявил чудеса внимательности нагшас, не оборачиваясь. — Это тоже какая-то черепашка из твоего мира?
— Ты чё! — возмутилась я. — Да против казака ни одна черепашка, тьфу, ни одна ниндзя не выстоит! То есть не один. А что это у меня с голосом?
— Ты ведьма, — как-то устало ответили мне. — Ты чувствуешь магию Тита намного глубже и острее, чем остальные…
— Глубже — нравится! — вежливо поддержала я беседу.
Нагшас перевёл дыхание, прежде чем продолжить.
— Усталость и обессиленность сказалась ещё, — выдавил он из себя. — И на голодный желудок… Так что полетели.
— Полетели, мой ремень безопасности! — не стала я спорить, а вместо это обняла этот самый «ремень», и промурлыкала: — Надёжный… — пальчики прошлись по кожаному жилету, а затем скользнули выше, где ворот жилета заканчивался, а начиналась непосредственно нагшасская грудная клетка. — М-м… кожаный…
И положила голову ему на плечо.
Кир вздрогнул, ударил бока грифона пятками, меня немного качнуло и это вынудило прижаться к нагшасу, сидящему между моих ног ещё ближе. Причём не только грудью, но и этими самыми ногами ещё сильнее обхватить его бёдра.
— Вот это я понимаю, сервис, — продолжала мурлыкать я и даже, кажется, головой потёрлась о мужское плечо. Ту его часть, которая не прикрыта кожаным жилетом. — Добро пожаловать на грифонские авиалинии! К вашим услугам самые опытные пилоты и до невозможности няшные птички!
Где-то там, на той самой границе сознания, на которой по-прежнему оставалась и гордость, и здравый смысл, и вообще здоровый инстинкт самосохранения вместе с обидой на некоторых кучерявых да невозмутимых, причём эта самая граница с каждым взмахом тёмно-коричневых крыльев по бокам отдалялась всё дальше и дальше, как земля от мощных львиных лап Тита, я понимала: я ж потом, как «протрезвею» от этого грифонско-магического воздействия со стыда сгорю! Воспламенюсь прям на месте и на месте же самоликвидируюсь!
Но… Свежий утренний воздух упругой волной бьёт в лицо, развевает за плечами волосы, первые солнечные лучи целуют щёки и веки, седло, в котором сижу, удобное, мягкое и даже со спинкой, и по бокам вздымаются сразу четыре грифоньих крыла, а если обернуться назад, видны ещё четыре, куда меньше, которые расправлены на хвосте с палевой кисточкой…
А под нами несутся голубые дорожки рек, зеркала озёр, изумрудно-зелёные холмы в пушистых лесистых шапках! Я ж этого мира и не видела толком! Сперва — фургон, очень короткие стоянки, пристальные взгляды нагшасов с разрисованными лицами и испуганные и настороженные — Гресты с Рамирой. Потом — дом лорда, который тоже толком разглядеть не удалось, не до того было… И эта бешеная скачка на грагхах, во время которой точно было не до обозрения местных достопримечательностей!
А сейчас… Нет, отголоски, даже, пожалуй, обрывки благоразумия продолжают вопить откуда-то сильно издалека, что эйфория когда-нибудь схлынет, что это всё временно… но в противовес этому нудному голосу хочется смеяться, причём во весь голос и вот так лететь! Просто лететь, раскинув руки по сторонам и прижимаясь грудью к горячей спине нагшаса. Плотно так прижимаясь причём, мало ли… А ещё петь хочется!
Не сразу дошло, что нагшас, обернувшись, как-то сквозь зубы спрашивает:
— Ма-ай-я-я, ты что делаешь?!
— Радуюсь! — ни на секунду не задумалась я, отвечая. — И лечу-у!!
— И долго… ты собираешься радоваться? — а меня от хриплых ноток в его низком чарующем голосе совсем накрыло, окончательно и бесповоротно, и я вдруг поняла, что единственное, чего мне не хватает, это песни, стопудово!
Сказано — сделано. К моему (да и Кира) удивлению, песня-таки грянула!
Причём, ладно, если бы ещё затянула что-то из Imagine Dragons или Red Hot Chili Peppers… Так нет же!
— Солнце да яркое белое гори,
Ой ночи тёмные, да горячи объятья… — вырвалось как-то само собой.
— Эйва… Майя! Что. Ты. Делаешь.
— Пою, — чистосердечно признаюсь, да. — Это мамина любимая песня. — Хочешь послушать?
Вместо ответа раздалось невразумительное «Гхм!!», кое я истолковала как самый горячий интерес. Поэтому продолжила:
— Сердце да девичье ты заговорил…
Ой мама маменька, да не умею врать я!* *(С) Юта «Любимый мой» прим. авт.
— Майя… — почти простонал нагшас, и я поспешно обняла его, склонила голову на плечо, потёрлась щекой, а пальчиками по груди прошлась.
— Красивая, правда?
— Слишком… красивая, — раздалось сквозь зубы.
— Ну так, а я о чём! Представляешь, я и не знала, что слова помню!
Любимый мой, лети как вольный ветер!
Казачья кровь да конь… нет, скорей грифон, ага, грифон твой вороной! — с удовольствием пропела я.
— Любимый мой… один такой на свете!
Да не судьба нам вместе быть с
