Но их высадка прошла на севере, где многие поддерживают Ланкастера. Если Эдуард объявит, что прибыл за короной, в этих землях он встретит исключительно враждебное отношение. Поэтому официальная версия заключается в том, что Эдуард намерен вернуть себе лишь Йоркское герцогство, которое по праву наследования получил от отца. Когда Эдуард добирается до Нортгемптона, к нему присоединяются четыре тысячи сторонников лорда Гастингса. Чуть позже он неожиданно встречает на дороге Кларенса, и тот, упав на колени перед Эдуардом, просит у него прощения. Эдуард поднимает его, и братья обмениваются поцелуем примирения. Никаких признаков Уорика нет. И, хотя он дал Лондону указание не пускать Эдуарда, никакого сопротивления нет, и Эдуард с триумфом подъезжает к собору Святого Павла, чтобы воздать благодарение. Горожане воспринимают Эдуарда однозначно: как безусловного короля Англии.
Около собора Святого Павла его дожидается под охраной Генрих. Они обмениваются рукопожатиями, и Генрих говорит:
– Мой кузен из Йорка, добро пожаловать. Знаю, в ваших руках моя жизнь вне опасности.
Насчет Генриха отдан приказ: опять запереть его в Тауэре. Затем Эдуард направляется в Вестминстерское аббатство, чтобы его снова короновали. Элизабет с ребенком, которого он еще не видел, ждут его там. Неожиданно Энтони замечает выходящего из аббатства Рипли. У алхимика с собой забальзамированная Голова, которая уже никогда больше не заговорит.
– Мне одиноко без Говорящей Головы, – признается Рипли. – Милорд, не прогуляетесь со мной в сторону Тауэра? Так чудесно снова видеть вас.
Поскольку Энтони не прочь узнать, что произошло в Англии за время его изгнания, он соглашается. Некоторое время Рипли говорит о политике и странной коалиции ланкастерцев и отколовшихся мятежных йоркистов, которая пыталась управлять страной до настоящего момента. Затем он, по обыкновению, принимается рассуждать о будущем. Придется побиться, чтобы решить все вопросы.
Тут Энтони, которого преследует сон о Великой Овце, пожирающей Англию, вспоминает, что прошлой ночью ему снилось, как Эдуард с оружием в руках выступил против Великой Овцы, но его вместе со всей армией уничтожило ее громогласное блеянье, смявшее людей, лошадей, деревья и дома. Он боится, что это плохой знак: какой бы ни была встреча с Уориком, добром она не кончится. Получается, сон предостерегает его от этого сражения?
У Рипли нет времени на подобную ерунду:
– Милорд, честь мужчины не может зависеть от какого-то сна. Сны – «золото дураков». Они представляют мир, в котором мы живем, через кривое зеркало. Сны стремятся развлечь спящего человека историями, но рассказывают они эти истории очень плохо, ибо сон развивается как попало и может свернуть в любую сторону, поскольку предназначается человеку, который спит, но не знает, что спит и является пленником сна. Придающий значение снам сродни тому, кого задерживает в таверне нежелательный знакомый, настаивающий на том, чтобы рассказать ему историю, и при этом знакомый настолько пьян и несведущ, что не может передать ни логику, ни подробности. Сон не знает, как построить сюжет, и не в состоянии заполнить фон, что весьма существенно. Сон не знает, как закончить историю, ибо его повествование может привести к какому-то великому судьбоносному событию – к битве, коронации или волшебному перевоплощению, а затем продолжаться так, будто ничего знаменательного и не произошло. Чтобы продлить свое существование, сон несет всякую чушь, перемешивая случайных людей и случайные предметы, чтобы подпитывать эту чушь. Сон может управлять всего лишь краткими отрывками разговора. Он чересчур нагнетает тревогу и смущение. Милорд, наша жизнь никоим образом не является сном, и слава Богу за это!
В ходе своей тирады Рипли распаляется все больше и больше, и Энтони понимает, что ядовитая речь алхимика против снов вызвана тем, что тот рассматривает сон своим соперником в качестве рассказчика.
– Допустим, сюжеты снов не очень хороши, – говорит Энтони. – А как тогда быть с вещими снами?
Рипли не уступает:
– Только в легендах и сказках предсказания, сделанные во сне, сбываются. Однажды мне приснилось, будто я султан Египта, а в другой раз меня волшебством превратили в леопарда. Вряд ли хоть один из этих снов сбудется. Поверьте, милорд, ни у одного сна нет доступа к Тайной библиотеке.
К этому моменту они почти дошли до городского дома Вудвиллов, поэтому Энтони прощается с Рипли, который несет Голову, чтобы поместить ее в Музей черепов Типтофта в Тауэре. Когда Типтофт впервые занял пост верховного констебля Англии, он распорядился снимать забальзамированные головы предателей после демонстрации их на Лондонском мосту и возвращать в Тауэр, где они найдут место в его музее. Никто не знает, какова цель музея, и теперь, когда граф мертв, он уже никому об этом не расскажет. Его собственная голова занимает почетное место в музее, который является одной из тайн Тауэра.
Надпись над входом в музей гласит:
La pluie nous a debués et laves,Et soleil dessechiés et noircis;Pies, corbeax, nous ont les yeux caves,Et arraché la barbe et les sourcis.Jamais nul temps nous ne sommes assis;Puis ça, puis la, comme le varie,A son plaisir sans cesser nous charie,Plus becquetés d’oiseaux que dés a coudre,Ne soiez donc de nostre confrerie;Mais priez dieu que tous nous veuille absoudre.Типтофт перевел для Энтони: «Дождь омыл и вычистил нас; мы высохли и почернели от солнца. Сороки и вороны выклевали нам глаза и повыдергали бороды и брови. Нету нам покоя, и меняющийся ветер качает нас то туда, то сюда. Птицы выщербили нас, пока мы не уподобились наперстку. Поэтому не присоединяйтесь к нашему братству, но молитесь Богу, чтобы Он простил нас всех».
Когда Типтофт сказал Энтони, что это стих из «La Ballade des Pendus» («Баллада повешенных») Франсуа Вийона, Энтони ответил, что уже наслушался про Вийона. Типтофт, похоже, удивился и огорчился.
Сейчас в городском особняке Энтони радостно обнимает Черного Саладина. А вот встреча с матерью далеко не радостна. Жакетта тоже совсем недавно вернулась домой из монастыря, где укрывалась на время краткого восстановления на троне Генриха. Затянутая в черный атлас, Жакетта, кажется, съежилась в его черноте. Она бормочет что-то угрюмое насчет Уорика и его пособников в убийстве ее мужа, но затем ей в голову приходит нечто другое.
– Они воруют у меня, – шепчет она. – Где бы я ни спрятала деньги, они их находят и тайно похищают.
Кто у нее ворует? Мать не отвечает и меняет тему.
– Волшебство уходит из Англии, – бормочет она. – Дни великих волшебниц – Медеи, феи Морганы, Нимуэ и других, чьи имена
