Матвей нашарил глянцевый журнал, скрутил трубочкой и привстал.
— Цыпа-цыпа-цыпа…
Гитарное соло Слэша оборвалось, будто с патефонной пластинки соскочила игла. Из колонок скрипело, дул ветер. Муха спикировала в гардероб.
«Пиковая Дама, приди», — в третий раз сказала Аня.
Пискнув роликами, дверца шкафа проехалась по направляющей, захлопнулась — и в ростовом зеркале отразилась спальня.
Матвей с журналом.
И женщина в черном.
3
Аня щелкнула рукояткой — газовая горелка расцвела лепестками огня. Сине-красный мотылек затрепетал под брюхом чайника. Аня бросила в чашку пакетик, отвернулась к окну. Мартовское небо было нахохленным и угрюмым. Солнце спряталось за пепельными облаками. Каркасы недостроек оккупировали вороны. Из цементных бассейнов торчали штыри арматуры, танцевали растяжки на ветру. Редкие прохожие брели к жилым домам, розовым и опрятным среди грубых серых заготовок. Рекламный щит обещал к осени гипермаркет и развлекательный центр с 3D-кинотеатром, но пока весенние дожди омывали неряшливые остовы, взрыхляли грязь вокруг новенькой детской площадки. С высоты пятого этажа Аня видела собачников на пустыре, даму в красном пуховике, толкающую коляску. Видела траурные полчища ворон над крышами.
Трель звонка оторвала от созерцания пейзажа. Мама! С конфетами и, возможно, книгами. Недавно Аня добила «Гарри Поттера» и требовала новых приключений.
Но в подъездных сумерках стояла не мама. Матвей. Запыхавшийся, будто не воспользовался лифтом, а бежал по лестнице с четырнадцатого этажа. Растрепанный, что необычно. Внимание Матвея к собственным волосам было неисчерпаемым источником чижиковских подколов.
— Привет, — улыбнулась Аня.
Потом вспомнила, что вообще-то обиделась на ребят за розыгрыш, и улыбку убрала.
— Можно войти?
Аня пожала плечами. Попятилась, пропуская Матвея. Парень скинул обувь, повертел головой. Взгляд задержался на темном пятне справа: гостиной, заставленной антиквариатом. Там отражало сплошной мрак зеркало, усыпанное мушками и расчерченное трещинами.
— Давай поговорим. — Матвей сам направился в спальню Ани. Без приглашения сел на заправленную кровать. Он явно нервничал. Аня оседлала офисное кресло. Ей вдруг стало не по себе, неуютно стало в компании с приятелем. И чего он так косится на трюмо?
Аня тоже покосилась. Зеркало — нормальное, не двухсотлетнее — оклеивали стикеры и коллаж из фотографий. Папа обнимал маму в луна-парке. Шестилетняя Аня съезжала с горки. За ворохом фантиков отзеркаливалась комната, хозяйка и ее гость.
Матвей кашлянул. Потупился на свои ступни в полосатых носках.
— Я ее видел.
— Катю?
— Женщину в черном.
Аня онемела. Над головой визитера нимбом светились гирлянды, так и не убранные после новогодних праздников. Если он притворялся — что значит «если»?! — то притворялся мастерски.
— Перестань, — насупилась Аня. — Надоело. Это и неделю назад несмешно было.
— Ань. — Матвей почесал подбородок. Его пальцы дрожали. — Я не шучу. Я слышал, как она копошится, скрежещет. Видел ее в зеркале. Как тебя вижу.
— Ну конечно. — Аня посмотрела в темный коридор. Оттуда будто холодом веяло. Не открылась ли форточка на кухне?
— Кати дома нет, — заторможенно говорил Матвей. — И Чижика. Я только тебе могу рассказать.
— Матюш, — раздосадовалась Аня, — мне не пять лет. Думаешь, я не понимаю…
Матвей прервал ее жестом.
— Помнишь, Катя про ножницы рассказывала?
— Помню. А еще помню, как Чижик нас снимал и видосик на канал загрузил. Как ты скакал, и…
— Мы же не знали. — Голос звучал изломанно, сипло. Ему бы в кинематографический университет поступить, или где там учат будущих актеров?
— У нее лицо как маска, — сдавленно продолжал Матвей, глядя в никуда. — Я спросил, что ей надо, а она пальцем на меня показала. Ногтем зеркало поскребла изнутри.
— Поклянись, — потребовала Аня, чувствуя, как по-детски это прозвучало. Будто семнадцатилетнему парню трудно обмануть малолетку.
— Клянусь.
— Мамой клянись.
— Мамой. Здоровьем. Чем угодно.
— Приснилось тебе, Матюш.
— Да?
Матвей медленно повернулся, демонстрируя затылок. Там не хватало пучка волос. Светло-серая прогалина в золотистом руне кудрей. Будто кто-то выдрал клок… или выстриг портняжными ножницами.
Чик-чик.
— Катя сказала, она волосы стрижет.
Где-то далеко засвистело. Свист нарастал, но Аня пялилась на лысый скальп, окаймленный кудрями. Очнулась, когда чайник уже сигналил вовсю.
— Подожди. — Она посеменила прочь из комнаты, а Матвей так и остался сидеть вполоборота, показывая затылок опустевшему креслу.
4
Трюмо прожигало основание шеи ощущением чужого присутствия. Будто за спиной находился дверной проем и в нем кто-то стоял. Матвей считал удары сердца. Слушал квартиру: как ветер скрипит карнизом, как чайник свистит, а потом затихает, как Аня гремит посудой и спрашивает, будет ли он чай.
Сквозняк обдувал затылок, словно ледяные губы касались того места, где прошлись хищные ножницы. Целовали, заигрывали.
Пусть бы это был розыгрыш. Чижик сговорился с Катькой. И как-то… каким-то образом…
Зеркало отражает свет. Физика, мать его. Оно плоское — в нем никто не живет. Нонсенс. Никто не стоит. Никто не шепчет.
Матвей повернулся, хрустнув позвоночником. Посмотрел на трюмо.
5
— Оглох? — крикнула Аня, снимая чайник с плиты. Струйка кипятка ударила о дно чашки, повалил пар. Начищенный выпуклый бок из нержавеющей стали отражал кухню и часть коридора. Фигура появилась в дверях. — Ой, ты здесь, — встрепенулась Аня. — Говорю, чаю со мной выпьешь?
Ответа не последовало. Кипяток темнел в чашке, а в чайнике темнел деформированный силуэт. Вороньи массы мигрировали мимо окна. Стремительно вечерело, и квартира наполнялась тенями.
Аня оглянулась, но не увидела Матвея в дверях.
«Точно, розыгрыш. Даже прическу свою великолепную испортил, не пожалел. Все, чтобы меня убедить. Чтобы Чижик новое видео на „Ютуб“ залил».
Она вышла из кухни, грея ладони чашкой. Прикидывала, стоит ли дружить с ребятами, которые выдумывают такие вещи. Было грустно и обидно. И немного страшно. Потому что в глубине души она поверила каждому слову гостя. Потому что ее развели неделю назад, но, кроме спрятавшегося в шкафу Матвея, было еще что-то. За мебелью. На антресолях. В черном устье зеркала. Особенно там — между дубовых колонн.
— Матюш, ты…
Аня осеклась.
Матвей распластался на полу. Его тело подергивалось спазмами, выгибался хребет. Растопыренные пальцы с белыми-белыми ногтями царапали ворсистый ковер. Он смотрел в потолок остекленевшими глазами, челюсти двигались как жернова. Из уголка губ нитью сбегала слюна.
Аня выронила чашку — и та раскололась вдребезги. Кипяток окропил домашние тапочки, но Аня не заметила.
Матвей перевел на нее обезумевший взгляд. Белки налились кровью, а голубые радужки превратились в тончайшую прожилку вокруг расширившегося до предела зрачка. Матвей замычал. Его лицо неуловимо изменилось.
Аня видела в Сети гифку, взятую из какого-то старого американского ужастика: мужчина превращается в волка. Вытягивается челюсть, мутирует нос. Оборотней не существовало в реальности (как и Пиковых Дам), но Аня вспомнила эту сцену.
За долю секунды лицо Матвея побелело, заострились черты, в глазницах набухли тени. Он превращался. Не в волка, нет.
На полу Аниной спальни живой Матвей превращался в мертвого Матвея.
6
Никто бы не поверил, но то, что Марина позвонит, Антон почувствовал за пять минут до вибрации
