неискренность – и, к собственному удивлению, обнаружила, что его безбородое лицо полностью открыто. Очередной фокус психики.
– Тогда рассказывай все, что тебе об этом известно – об этом нарушении работы мозга, – ответила она. – Когда хватит, закричу караул.
Макс согласился.
– В каждой сенсорной системе есть специализированные нейроны, реагирующие на звуки, изображения и другие стимулы, и эти рецепторы создают что-то вроде карты или пространственной диаграммы того, как эта информация обрабатывается. За исключением слуховой зоны, в которой содержится клетка, непохожая на все остальные клетки нервной системы. – Он перестал смотреть на Кейт. – Эти клетки могут улавливать звук в любой части окружающего нас пространства, излучая сигналы с временным кодом, а не пространственным. Мы многого еще не знаем, например, передаются ли эти сигналы в другие цепи мозга, чтобы облегчить понимание, или они являются вторичными участками, артефактами какого-то другого процесса. Но весьма вероятным кажется то, что эти временные коды используются другими сенсорными системами, чтобы связывать несколько пространственных карт. Так вот, я думаю, что отсюда возникает расстройство центрального слухового аппарата, это некая ошибка в процессе временного кодирования, из- за которой ты не можешь одновременно обработать множество сигналов. – Он снова замолчал, но Кейт ждала продолжения. – Могу раскопать последнюю литературу на эту тему, чтобы ты почитала об исследованиях сама. Кэти, вот чем ты занималась долгое время – преобразовывала все, что можно, в зрительные сигналы, воспринимая окружающий мир больше глазами, чем ушами. К счастью, в результате у тебя появилась необычная способность создавать внутренние образы. Зрение является связующим звеном между подсистемами:
– В тот момент я больше думала о том, что ты видишь на мониторе, чем о том, что делала, – сказала Кейт, – я даже не помню, что нарисовала.
– Подожди, – сказал Макс, вскочил и убежал с кухни. Кейт смотрела из окна, гадая, где Сэм. Потом вернулся Макс и вручил ей карандашный рисунок с газелью и львом, играющими в какую-то настольную игру.
Кейт посмотрела на набросок, и вокруг него начали появляться другие животные: линии были тоньше и не слишком четкие, – и вспомнила про эффект гало, о котором говорил Том Маккоуэн.
– Отдаленно знакомо, – признала она, – но не помню, как рисовала это. – Кейт подняла глаза. – Значит ли это, что у меня в мозгу несколько разорванных цепей?
Макс помотал головой:
– Мы стараемся сделать так, чтобы испытуемый перед гестом расслабился, для чего убираем внешние раздражители, но мозг ведь не только реагирует. Он еще и постоянно что-то порождает. Ночью, когда мы почти не получаем сенсорных сигналов, он делает все, что ему заблагорассудится. Днем виды образов, которые может породить мозг, ограничены чувствами, но они все равно возникают. Когда мы мечтаем. Факты и фантазии сливаются. Проблема в том, что иногда наши внутренние карты настолько усложняются, что мы в них теряемся. Со всеми бывает.
Когда Макс на этот раз протянул руку, чтобы убрать волосы с лица Кейт, она правильно оценила его жест, увидела, что Максу важны не только события, а еще и ее чувства.
– Есть ли способ исправить этот… недостаток? – спросила она.
– Избегать скопления народа, да и все остальное, о чем ты сама уже догадалась.
– А мединститут?
– Если захочешь. Возможно, тебе не следует связываться с экстренной медицинской помощью, а все остальное… Ты хочешь?
– Не уверена. Нет. Просто спросила. А где Сэм?
– Спит на диване в кабинете. Ему скучно смотреть, как мы играем в теннис.
– Мне кажется, уже достаточно поиграли, а тебе? Пойду приму душ.
Макс кивнул и проводил ее взглядом. Кейт понимала, что он хочет от нее большего, но больше она дать не могла. Ей надо было побыть одной. Подумать. Послушать свой внутренний голос.
Она стояла под бьющими по спине струями, но, похоже, горячая вода лишь усиливала противоборствующие эмоции, раздиравшие мозг. Злость смешалась с облегчением. Возмущение с благодарностью. Облегчение от пришедшего наконец понимания, почему иногда совершенно отчетливые голоса внезапно становятся невнятным бормотанием. Благодарность за то, что не надо больше бояться наступления того дня, когда невнятность останется навсегда. Злость на себя за то, что сбавила бдительность.
Кейт повернулась так, чтобы вода смешивалась с бегущими по щекам слезами, пока они не слились в один поток. Макс стимулирует ее, и в то же время с ним легко, даже когда возникают разногласия.
С Максом она ориентировалась на то, что у них общего, а не на различия, и эта мысль вызвала воспоминания о том, как он рассказывал про свою бабушку. Но и Кейт тоже изменилась – может, из-за Сэма. Она вспомнила тот день, когда они шли по плоскогорью, она несла рюкзак с водой и ланчем, а Сэм протаптывал дорогу через девственный снег. Она с ним все обговорила, рассказала ему все, и решила, что несмотря ни на что, Ташат она не оставит. Думая об этом теперь, Кейт понимала, что с ними в тот день был кто-то еще – непоколебимая вера Макса в нее, благодаря которой и сама Кейт поверила в себя, вопреки всем Дэвидам Броверманам, прошлым или настоящим. И внутренний голос, который древние египтяне называли ка, заговорил с уверенностью вместо сомнения, с которым Кейт так долго прожила.
Макс сделал ей еще один ценный подарок – понимание себя, – освободив ее от когтей стервятника, который сидел у нее на плече много лет, ожидая, когда Кейт споткнется, когда упадет настолько низко, что он сможет выклевать ее золотые глаза. А она повернулась к Максу спиной. Опять.
Кейт выключила воду, вытерла полотенцем волосы и тело. Вода все еще стекала по спине, Кейт надела трусики и, оглядываясь в поисках лифчика, услышала, как внизу закрылась дверь. Она сдернула платье, всунула руки в рукава и на ходу схватила папку со стола. Сбежала вниз по лестнице – надо было перехватить Макса, пока он не ушел, – обежала вокруг нижнего столбика и понеслась в кухню.
Макс сидел там же, где она его и оставила, и смотрел за окно, а когда услышал ее, обернулся.
– Мне показалось, что хлопнула дверь, – запинаясь, произнесла Кейт.
– Сэм хотел выйти. – Макс снова повернулся к окну. – Он так быстро все усваивает, почему же никак не научится приносить теннисные мячики в ведерко? – Кейт показалось, что это вялая попытка сказать хоть что-нибудь, чтобы избежать неловкости.
Кейт испугалась, что папки, которую она принесла, будет недостаточно, что она слишком долго тянула. Но этим шансом надо воспользоваться обязательно, потому что больше у нее ничего нет – только эти рисунки, на которых она изображала Макса с самого первого дня их знакомства в музее. Словами она столько же никогда не сможет сказать.
– Сэм слишком умный, и ему неинтересно искать мячики в пределах корта, – объяснила Кейт, подходя к Максу. – Он просто несколько раз сделал тебе одолжение, так как не хотел тебя обидеть. – Она положила перед ним пухлую папку.
Макс поднял взгляд на Кейт, потом на папку. Открыв ее, он увидел себя так, как увидела его Кейт, – хиппи средних лет с бородой и поднятой бровью, – улыбнулся и покачал головой. Потом заметил внизу набросанную наскоро карикатуру – мужчина в мышино-сером костюме и с длинным хвостом, он стучит в дверь, а с другой стороны появляется в виде рычащего льва. Это рассмешило Макса, и он начал
