переворачивать листы, словно страницы книги, стремясь поскорее увидеть следующий рисунок, и следующий, и до него дошло, что везде изображен он – увиденный глазами Кейт. Как он оцепенел, поняв, что она разыграла его насчет Сэма. Вот он стоит в темноте у нее на крыльце, глаза и губы такие же холодные, как и расстелившееся позади одеяло снега. Вот выходит из машины на хьюстонской заправке, зол, и тем не менее очень рад ее видеть.
Дойдя до последнего – до рук, нарисованных пером и тушью, – Макс вопросительно посмотрел на Кейт. Она не была уверена в том, что понимает вопрос – зачем руки или вообще все.
– «Есть множество ответов»[69], – прошептала Кейт, надеясь, что Макс поймет.
В его глазах ожила улыбка, сказавшая Кейт все, что она хотела услышать, поэтому она наклонилась и обхватила Макса за шею. Через минуту тот усадил ее себе на колени и обнял.
Он стал больше времени проводить в офисе, но все равно – не двенадцать-четырнадцать часов, как было до того, как Кейт переехала в Хьюстон. Раньше это было не обязательно, как он ей объяснил, а теперь ему и не хотелось. Однажды Макс приехал домой пораньше, чтобы дать Кейт урок игры в теннис, пока не стемнело, а потом угостил своим специальным блюдом – курицей на гриле с мескитовой стружкой. Кейт по-настоящему ждала одного – обсуждений прожитого дня за стаканом вина, когда они вместе готовили ужин.
Она еще раз ездила в больницу – посмотреть, как выглядят колени после операций Майка Тинсли, и забрать уже готовые главы. После этого по утрам она работала над иллюстрациями, после обеда пару часов читала, помечала места, которые необходимо проиллюстрировать, набрасывала то, что приходило на ум.
К тому же у нее появилась привычка просыпаться на рассвете и лежать в постели, рассматривая рождающиеся в воображении замыслы. Один из них оказался совершенно внезапным – это была расплывчатая акварель, изображающая инцидент в операционной, когда Майк задел костным сверлом сосуд, и вся картина оказалась забрызгана кровью. Но чаще всего мозг Кейт работал над последовательностью событий, приведших к преждевременной смерти Ташат. А потом, под вдохновением от прозрачек, которые Кейт сделала для Тинсли, она начала рисовать Ташат такой, какой видела ее в своих утренних полуснах.
В следующую субботу Макс настоятельно пригласил ее к себе в кабинет; на сей раз причина была необычной. Он прикрепил к негатоскопу, висевшему на стене за столом, распечатку наложенных черепов Ташат и Нефертити, и Кейт подумала, что он работает над чем-то, связанным с черепами. Но Макс включил монитор своего компьютера и повернул его так, чтобы видно было им обоим, и открыл изображение с текстом – то был осевой «срез» грудной полости человека. Кейт бегло просмотрела первые строки текста.
– Из-за перекоса на осевом срезе видна лишь часть каждого ребра. Сочленение ребра с…
– Эта программа называется «Рентгеноанатомия», – объяснил Макс. – В основном она используется для обучения, но очень похожа на энциклопедию и я держу ее под рукой как справочник. Я подумал, что тебе может оказаться интересно посмотреть, как я ею пользуюсь. Надо нажать на любую часть тела, и появится томографическое изображение, вроде этого. Или обычный рентгеновский снимок. Или кадр со вскрытия. С помощью стрелок и других иконок, расположенных внизу экрана, его можно двигать вправо или влево, или установить на определенном участке и увеличить его.
Макс передвинул мышку, нажал на голову знаменитого рисунка да Винчи, где в круге изображен человек с вытянутыми руками: он исчез, а вместо него появился осевой разрез черепа с мозгом. Макс показал, как входить и выходить, а затем отобразил снимок вскрытия того же участка мозга.
– Ну, попробуй, – сказал он, передав Кейт мышь. Она попробовала, и ей понравилось.
Только когда Макс позвал ее есть, она поняла, что просидела целых два часа.
– Следовало выгнать меня раньше, – пробормотала она, как бы извиняясь за то, что заняла его кабинет. Макс ухмыльнулся:
– У меня есть еще кое-что, тебе захочется на это посмотреть, раз ты вошла во вкус. Кажется, у Хосе есть ортопедическая обучающая программа, но я еще и в офисе спрошу, что есть у нас. Если хочешь.
– Хочу. Только если они никому не понадобятся в ближайшие пару дней.
К концу следующей недели Кейт почти закончила с Ташат. Она торопилась – вдруг Макс рано вернется домой – и расположила последние прозрачные рисунки на маленьких оконных стеклах. Потом перешла на кухню и стала наблюдать за тем, как от движения солнца в нише меняется свет, пытаясь понять, нужно ли что-нибудь поменять.
Когда Кейт услышала, что подъехала машина Макса, на нее нахлынуло ощущение дежа вю, и она поняла, что всё – как в тот день, когда она подстриглась. На этот раз, когда Макс вошел, Кейт отошла в сторону.
– Господи! – тихо прошептал он. – На миг мне показалось, что она живая.
Кейт прикрепила листы пластика на небольшие стеклянные квадраты, и окно стало огромным смотровым экраном, освещенным естественным светом. Теперь, когда солнце было почти точно сзади, казалось, что Ташат идет к ним.
– Дело еще и в ее позе, а не только в глазах, – пробормотал Макс. – Словно она хранит какой-то секрет. В ней столько энергии, столько… жизни.
– Такой
Кейт нарисовала волосы Ташат так, будто они собраны под сетку с узелками с небесно-голубыми бусинами во всех пересечениях перекрученных льняных нитей. Помимо этого ее украшала гирлянда красных ягод с восковыми зелеными листьями, а на плече висела сумка на лямке.
– Ягоды – это очень мило, – заметил Макс, поставил Кейт перед собой, обнял ее сзади и прижался виском к ее щеке. – Как ты думаешь, в этой сумке она носила лекарства?
– Она достаточно вместительная – там могла лежать даже доска для письма.
– Подумай, Кэти. Должно быть, она из аристократов, иначе не стали бы делать мумию и приглашать такого мастера разрисовывать картонаж. Так что же могло происходить в древнем Египте, чтобы у такой женщины, как она, возникли неприятности?
Кейт почувствовала, как напряглись его руки, и поняла, что он либо взволнован, либо чем-то расстроен. И она знала, что Макс расскажет все в свое время.
– Если ее смерть не пришлась на время правления Тутанхамона, Эйе или Хоремхеба – тех трех фараонов, которые отсутствуют в списке на ее гробу – это значит, что она жила либо до них, либо сразу же после. Если до, значит, во время правления Эхнатона, во время общественного и экономического подъема. Если после… ну… ни у одного их трех фараонов, правивших после Эхнатона, наследников не было. Возможно, шла борьба за власть, например, между жречеством и армией.
– Если отец Ташат был жрецом, значит, и она была на их стороне. Возможно, выступала за проигравших.
– Скорее, ее отец, – предположила Кейт. – Скажем, он пошел против Хоремхеба и умер раньше дочери. Учитывая их обычай запрещать произносить имя человека или уничтожать его тело, а иногда и то и другое, чтобы вычеркнуть его из истории, в надписях его настоящего имени может и не оказаться. Небамон значит «любимец Амона», это имя должно было быть в те времена так же распространено, как у нас Смит.
– Тогда, возможно, и ее звали не Ташат. Если надпись – отвлекающий маневр, правду о девушке может рассказать портрет и изображения на картонаже и на внутренней стороне крышки гроба. – Макс выпрямился и повернул Кейт лицом к себе. – Давай-ка попробуем игру в ассоциации: говори первое, что придет в голову. Как ее зовут по-настоящему?
– Исида. Асет по-древнеегипетски.
Макс кивнул:
– Имя скорее подходит принцессе.
– Даже если так, к чему это нас приводит?
