Та закрыла глаза.
– У меня есть одна на примете. Маленькая, но все же…
– Что, ради всего святого, ты несешь? – разъярилась Эшлин.
Гамак легонько укачивал утомленную девушку. Хаос и кровопролитие последних перемен, прозрения и пророчества, нарушенные и еще не исполненные обещания – все это, похоже, наконец догнало ее. Обеспокоенные морщинки на ее лице разгладились, шрам на щеке слегка приподнял уголок губ, так что казалось, будто она улыбается. Ее грудь поднималась и опадала в ритме волн.
– Мия? – позвала Эш.
Но та уже спала.
В наступившей тишине Йоннен тихо спросил:
– …Что значит «предпубертатный»?
Глава 9. Грезы
Ей снился сон.
Она была ребенком и шагала под небом – серым, как краска прощания. По воде гладкой, как полированный камень, как стекло, как лед под ее босыми ногами. Он простирался так далеко, насколько хватало глаз, безупречный и бесконечный. Мениск в океане вечности.
Слева шла ее мать. Одной рукой она придерживала перекошенные весы. Другой – ладонь Мии. На матери были перчатки до локтя из черного шелка, длинные и мерцающие тайным сиянием. Но когда Мия присмотрелась, то увидела, что это вовсе не перчатки, что они капают
кап-кап
кап-кап
на камень/стекло/лед под их ногами, как кровь из перерезанного запястья.
Платье матери было черным, как грех, как ночь, как смерть, и усеяно миллиардом крошечных точек света. Они светились изнутри сквозь ткань ее юбки, словно булавки в шторах, задернутых от солнца. Она была прекрасна. Ужасна. Глаза черные, как ее платье, и глубокие, как океан. Кожа бледная и сияющая, как звезды.
Она выглядела как Алинне Корвере. Но Мия знала, как возможно знать только во сне, что это не ее настоящее лицо. У Ночи вообще нет лица.
А в другой части этой бесконечной серости их ждал он.
Отец.
Он был облачен во все белое, такое яркое и ослепительное, что у Мии заболели глаза. Но она все равно смотрела на него. А он смотрел на нее, пока они с матерью подходили ближе, своими тремя глазами – красным, желтым и голубым. Стоило признать, он был красив – даже мучительно красив. Черные кудри на висках припорошил легчайший намек на седину. У него были широкие плечи, а бронзовая кожа резко контрастировала с белоснежной тогой.
Он выглядел как Юлий Скаева. Но Мия знала, как возможно знать только во сне, что это не его настоящее лицо.
Его окружали четыре молодые женщины. Первая – объятая пламенем, вторая – омываемая волнами, третья – облаченная в один лишь ветер. Четвертая спала на полу, укрытая осенними листьями. Неспящее трио смотрело на Мию с терпкой, неприкрытой злобой.
– Муж, – поздоровалась ее мать.
– Жена, – ответил отец.
Все шестеро замерли в молчании, и будь у Мии сердце, она бы точно услышала, как оно колотится в груди.
– Я скучала, – наконец выдохнула ее мать.
Тишина стала такой всепоглощающей, что едва не оглушала.
– Это он? – спросил отец.
– Ты сам знаешь.
Тогда Мия захотела вмешаться, сказать, что это она – а никак не «он». Но, опустив взгляд, дитя уловило странное видение в зеркальном отражении на камне/стекле/льду под своими ногами.
Она видела себя – бледная кожа, длинные темные волосы, струившиеся по худым плечам, и раскаленные белые глаза. Но за ее спиной маячило очертание, вырезанное из тьмы; черное, как платье матери.
Оно смотрело на Мию своими не-глазами, его контуры подрагивали и искажались, подобно трепещущему пламени без огня. Из плеч и макушки вырастали языки тьмы, напоминая дым от горящей свечи. На лбу был нарисован серебряный круг. И, словно зеркало, этот круг ловил свет от тоги ее отца и отражал его бледным и ярким, как глаза Мии, блеском.
Посмотрев на этот идеальный круг, она поняла, что такое лунное сияние.
– Я никогда тебя не прощу, – сказал ее отец.
– Я никогда и не попрошу об этом, – ответила мать.
– Я не потерплю соперников.
– А я – угроз.
– Я – могущественнее.
– Но я была первой. Полагаю, эта ничтожная победа греет тебя по ночам.
Тогда отец посмотрел на нее, и его улыбка стала темной, как синяк.
– Хочешь знать, что греет меня по ночам, малышка?
Мия снова взглянула на свое отражение. Наблюдала, как бледный круг на ее челе разбивается на тысячу мерцающих осколков. Тень у ног Мии раскололась, потянулась во всех направлениях и, клубясь, приняла форму ночных созданий: кошек и волков, змей и ворон, и форму чего-то бесформенного. Из ее спины, подобно крыльям, выросли чернильно-черные струйки, из каждого пальца – лезвия из мрака. Она услышала крики, становившиеся все громче и громче.
И в конце концов поняла, что кричит она сама.
– Многие были одним, – сказала мать. – И станут снова.
Но отец покачал головой.
– Ты – моя дочь, во всех смыслах этого слова.
Он поднял на горящей ладони черную пешку.
– И ты умрешь.
Книга 2. Умирающий свет
Глава 10. Неверующие
Мия проснулась, подскочив как пружина, и чуть не свалилась с гамака.
Как и в предыдущие две перемены, бортовые иллюминаторы были закрыты ставнями. Каюту окутывал тот же полумрак, что царил здесь с тех пор, как они отплыли от Низов, легонько покачиваясь в открытом море. С «Магни» прошло почти три перемены, но тело Мии по-прежнему болело в таких местах, о существовании которых она даже не подозревала, и нуждалось как минимум в семи неночах здорового сна.
Нормального сна, если точнее.
Сны. Сны о крови и пламени. Сны о безграничной серости. Сны о ее родителях, или же о существах в их обличье. Сны о Фуриане, погибающем от ее руки. Сны о ее тени, становящейся темнее и темнее, пока Мия не тонет в ней, пока тень не поднимается вверх и через губы не проникает в ее легкие. Сны о том, как она лежит на спине и смотрит на ослепительные небеса, но кожа с ее ребер содрана, а по внутренностям, словно личинки по трупу, ползают крошечные людишки.
– СНОВА КОШМАР?
Услышав его голос, Мия затрепетала и тут же устыдилась. Незаметно покосилась на Эшлин, спящую в соседнем гамаке. Затем снова на мертвого юношу, сидевшего в углу с тех самых пор, как они отправились в путь по Морю Безмолвия. Его капюшон был откинут, ноги скрещены, на коленях – мечи из могильной кости, на них лежали черные руки.
Но, Богиня, как же он был красив. Это была уже не та мужественная, земная красота, что раньше, нет. Теперь это мрачная красота. Высеченная из алебастра и эбонита. Черные глаза, бледная кожа и голос столь низкий, что он отдавался у нее между ног. Королевская красота, облаченная в мантию из ночи и змей, с короной из сумрачных звезд на челе.
– Прости, я тебя разбудила?
– Я НЕ СПЛЮ, МИЯ.
Она часто заморгала.
– Вообще?
– ВООБЩЕ.
Мия убрала волосы с лица и, стараясь не шуметь, свесила ноги с гамака. Когда она выпрямилась, ее раны натянулись, перевязки зацепились за струпья, и девушка невольно сморщилась от боли. Она чувствовала на себе взгляд этих кромешно-черных глаз, наблюдавших за каждым ее
