Тот не стал темнить. Ответил прямо:
— Этого и не требуется. Я просто хочу, чтобы ты проиграл несколько боев.
Рейз фыркнул недоверчиво:
— А ты в курсе, что сделают на Арене, если хотя бы заподозрят, что я проиграл нарочно? Там вертятся огромные деньги, и бои проходят честно. Потому что от тех, кто сражается нечестно, избавляются.
— Я предлагаю немалые деньги, — просто ответил Калеб.
— Если меня убьют, я их все равно не потрачу.
— Риск того стоит, — Калеб подался вперед, глянул угрюмо. — Ты ведь все равно пришел сюда. Можешь теперь не изображать из себя дурака. Ты уже готов согласиться, дело за ценой. Назови, сколько хочешь и поторгуемся.
— Никогда не любил торговаться, — сказал ему Рейз, прищурился, рассматривая Калеба. Мужик и мужик. Совсем не похож на аристократа, если уж на то пошло — видно, что сильный. Интересно, каким он был в детстве.
Какой тогда была Силана?
— Ты ведь старший брат, верно?
— Какое это имеет значение? — Калеб посмотрел настороженно, сцепил перед собой пальцы на столе.
— Просто спросил, — Рейз пожал плечами. — Знаешь, я на самом деле пришел сюда поговорить. Не за деньгами.
Калеб скривился, хмыкнул недоверчиво:
— Тебя подослала Силана?
— Я сам себя подослал. Она не знает, что я здесь. Наверняка разозлится, если я ей скажу.
— Да, она точно платит тебе не только деньгами, — Калеб старался говорить спокойно, но сквозь его спокойствие отчетливо сквозила ненависть.
— Она мне рассказала, что случилось. Про войну и про смерть вашей матери.
— Конечно, она рассказала. Свою версию.
Он говорил так уверенно, так брезгливо, что у Рейза чесались кулаки повыбивать Калебу зубы.
— А ты хоть слышал ее версию?
— Я не собираюсь слушать ее версию. Не собираюсь говорить с Силаной, не собираюсь давать ей шанс. Не собираюсь ей верить. Если ты пришел ее защищать, можешь уходить.
Рейз окинул его долгим взглядом, усмехнулся:
— Я пришел узнать какие у тебя планы. Спасибо, что поделился. Но мне знаешь, что интересно. У тебя такой большой дом. Красивый. Я тут подумал, наверное, если его продать, можно нанять с десяток жриц и исцелить целый отряд смертельно больных. Ты так винишь Силану, так хнычешь — надо же, она не смогла вернуться с войны вовремя. Как будто у нее был выбор. А вот у тебя был. И ты его сделал.
У Калеба закаменело лицо, стало абсолютно непроницаемым. Жутким.
И Рейз вдруг понял, что придется драться. Что теперь решить миром уже не выйдет, и что Калеб бросится первым.
Не бросился — сделал глубокий, долгий вдох, выдохнул, на скулах заиграли желваки, и сказал:
— Я не стану бить тебе морду, гладиатор, только потому что ты идиот. И ты ничего не знаешь. У нашей матери была белая гниль. Она не лечится, и исцелить от нее может только очень сильная жрица. Требуется несколько исцелений. Но проводить их должна одна и та же жрица. Вмешательство другой убивает пациента. Если бы я знал заранее, что Силана отправится на войну, если бы верил хоть на мгновение, что она может не вернуться вовремя, я никогда не позволил бы ей исцелять маму.
Рейз молчал, потому что ответить на это было действительно нечего.
— Я говорю тебе это все, я вообще с тобой разговариваю, и не вышвыриваю из своего дома, — продолжил Калеб, — только потому, что ты такой же как я. И я узнаю эту безмозглую слепую веру, это обожание и нежелание принимать правду. Я видел, как оно убило мою мать. И, если ты останешься рядом с Силаной, оно убьет и тебя.
— Твою мать убила болезнь, — жестко, печатая каждое слово, ответил ему Рейз. — Пока твоя сестра защищала страну, а ты отсиживался в своем красивом богатом доме.
— Так же, как и ты, — сквозь зубы отозвался Калеб. — Я узнавал о тебе. Ты не воевал, ты остался в городе, чтобы заботиться о больной сестре. Смешно, сколько у нас общего. Силана будто нарочно выбрала именно тебя. Вот только самое главное отличается. Твоя сестра выжила, а моя мать — нет. И это главная причина, почему ты защищаешь Силану. Потому что не знаешь, как это, сидеть у постели умирающей женщины, и врать ей раз за разом. «Потерпи, она придет. Совсем немного, мама».
Он смотрел зло, жег взглядом, а в глазах стояли слезы.
Рейз хотел ответить, но слова застывали в горле.
— Знаешь, какие были ее последние слова? — спросил Калеб. — «Это Силана. Калеб, я слышу ее шаги».
Он отвернулся резко, мазнул ладонью по глазам, и выдавил глухо:
— Пошел вон.
Рейз остался в кресле. Сидел тихо и делал вид, что его там нет, и он не видит — чужого обнаженного горя, чужой боли.
В конце концов, Калеб сел ровно, сказал ровно и хрипло:
— Я сказал тебе уйти.
— Ты выговорился, дай теперь и мне сказать. Выгнать еще успеешь, — Рейз сделал над собой усилие и добавил. — Пожалуйста. Просто выслушай.
Калеб обернулся снова, дернул уголком губ в усмешке:
— Хорошо же она тебя обучила. Ты даже просишь за нее. Или и правда платит телом?
— Нет. Не платит, — отношение Калеба злило, и Рейз сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Чтобы поговорить нормально. Потому что иначе Калеб бы его не услышал. — Ты винишь Силану, что она не вернулась. Но это от нее не зависело. Она воевала, никто не отпустил бы ее домой.
— Если бы она хотела, она нашла бы способ. А я сумел бы защитить ее здесь. Выкупил бы ее у судей, выпросил бы ее жизнь у князя. Я писал ей об этом, Силана знала. Но она не пришла.
— Ты не понимаешь, через что она прошла. Не понимаешь, каково ей было.
— Так же как ты.
— Я знаю, что она редко спит без кошмаров. Знаю, как она кричит по ночам. Можешь винить ее, если тебе так легче, но она и без того наказана сполна. Вчера ее пытался убить какой-то урод из военных. Потом другой урод сделал все, чтобы она сошла с ума и сожгла все вокруг. Она ненавидит себя, не принимает помощь, стыдится дотрагиваться. И сквозь все это заставляет себя жить дальше. Ты же старший брат, ты должен защищать ее.
Калеб молчал долго, угрюмо — наверное, взвешивал слова Рейза. Пытался понять, можно ли ему верить.
И Рейз не знал, как еще его убедить.
— Все сказал? Тогда уходи.
Видимо, никак. Наверное, упрямство у Байрнсов было фамильное. Рейз не стал больше спорить, все равно сейчас Калеб не стал бы слушать. Тем более, что нужно было предупредить его насчет Вейна.
— Не все. Я пришел не только поговорить о Силане, — сказал Рейз и остался на месте.
Это заставило Калеба нахмуриться:
— Больше нам говорить не о чем. Гладиаторы, и вся ваша возня на Арене меня
