Живые и взрослые (сборник)

не хватит их латать. И тогда мои упыри войдут в мир живых – и я получу власть над этим миром. Заметь, сынок, мечта твоей матери об Открытом мире сбудется: Границы больше не будет. И кровь ее собственного сына послужит этому!

Орлок поднимается. Северное солнце по-прежнему висит над горизонтом.

– С кого начнем? – спрашивает Орлок. – Может, сами выберете? Или проголосуем? Или кто мне больше приглянется?

Марина что есть силы вцепляется в Лёвину руку. В ней больше нет страха – только ярость. Броситься на Орлока – и будь что будет!

– Начни с меня, – слышит она голос Ники, – все равно я не хочу видеть, как мои друзья станут мертвыми. Начни с меня, давай! Может, я наконец увижу маму и папу.

– Это навряд ли, – говорит Орлок, улыбаясь. – Честно сказать, детка, после процедуры от тебя вообще ничего не останется – ни здесь, ни за Границей, ни за всеми другими границами. Если, конечно, мои расчеты верны.

Все так же улыбаясь, Орлок подходит к Нике. Схватив девочку одной рукой, другой он высоко заносит тяжелый охотничий нож, Марина холодеет от ужаса…

Но прежде чем лезвие успевает опуститься, Ника делает почти незаметное движение – будто сверкнула серебряная молния, а потом – шипение, струйка дыма, рука Орлока разжимается, колени подгибаются, и дважды мертвое тело падает, валится набок, прямо на Марину. Она едва успевает отскочить, но ясно видит: в груди Орлока торчит рукоятка боевого ножа тети Светы.

Ника стоит оглушенная, смотрит, будто не веря: неужели это я сделала?

Но тут Лёва хватает Марину за руку и втаскивает ее назад в круг, потому что снаружи закипает море – зеленоватое, булькающее море гноя, распадающейся плоти, из которой на секунду высовываются то колено, то голень, то скрюченная рука или оскаленный в немом крике рот.

– Что это? – спрашивает Марина.

– Упыри, – шепчет Лёва. – Хозяина больше нет, вот они и распадаются.

– Ух ты! – говорит Гоша.

Четверо друзей стоят, обнявшись, прижавшись друг к другу в самом центре пентограммы. Кругом шипит, булькает, плещется слизь, стекая в бескрайнее море, растворяясь в бесконечной соленой воде – зеленоватое в сине-зеленом, вечно мертвое в вечно живом, и Марина понимает: гниющая плоть, гниющие водросли – кто различит запахи? Литораль примет все, море примет все, слизнет остатки мертвых жизней, поглотит, унесет в заветную глубину.

А потом Марина поднимает глаза, смотрит на далекий берег и там, у самой кромки прибоя, видит одинокую женскую фигуру, видит самой первой и, боясь ошибиться, не в силах поверить, не говоря ни слова, жестом показывает Лёве. И тогда Лёва трогает за плечо Гошу, к которому прижимается дрожащая Ника, и говорит:

– Гош, ты, конечно, сам посмотри, но, по-моему, это твоя мама.

12

Гоша гладит мамино лицо и повторяет:

– Мам, это правда ты? В самом деле? Правда? – снова и снова, а мама сидит на камне, у самой кромки прибоя, почти неподвижно, слабо улыбаясь, – и гладит Гошину руку. – Ты вернулась, правда? Как это случилось?

Его друзья стоят рядом. Наверное, они улыбаются. Наверняка, они рады за него. Гоша на них не смотрит, он снова и снова спрашивает:

– Это правда ты? Ты вернулась? В самом деле? – но мама молчит, и только движение руки, слабое, почти неощутимое, будто отвечает: Да, сынок, это я. Я вернулась. Это правда.

– Я прочитал твою дискету, – говорит Гоша, – ну, то есть мы прочитали – Лёва, и Ника, и Марина, мы все это делали вместе. Мы сражались, мама! А Ника – вот, мама, это Ника, вы же, кажется, знакомы, да? Вот Ника, она убила Орлока, серебряным ножом, – прямо в сердце, представляешь? Самого Орлока! Ты должна была о нем слышать, ну, там, где ты была… А где ты была?

– Я не знаю, – отвечает мама слабым, не своим голосом.

– Мы предполагали, вы в каком-то промежуточном мире, – говорит Лёва, – ну, который ни по ту, ни по эту сторону Границы.

– Наверно, – отвечает мама.

– Вы знаете, – говорит Ника, – мы прочитали вашу работу. Это очень здорово! Мы тоже хотим разрушить Границу и установить Открытый мир.

Гоша смотрит на маму, словно говорит ей: ну, посмотри, правда, Ника – замечательная? Она умная и отважная, она похожа на тебя, она должна тебе понравиться.

Но мама смотрит на Нику в недоумении.

– Разрушить Границу? – переспрашивает она. – Открытый мир?

– Да, да, – говорит Ника, – как вы писали, как вы пытались. Вы же придумали какой-то способ разрушить Границу, да? У вас, наверное, что-то не получилось – но мы продолжим, мы учтем ошибки, мы еще раз попробуем…

– Девочка, – говорит мама и на секунду Гоша узнает родной и привычный мамин голос, с его уверенностью, сарказмом, иронией, – девочка, ты хоть представляешь – как он выглядит, этот твой Открытый Мир?

– Конечно, – говорит Ника, – вы же сами писали: мертвые и живые – все вместе. Без Границы. Как в Золотом веке.

– Не было никакого Золотого века, – говорит мама, – это все мифы.

– А как же… – начинает Гоша.

– Открытый мир… – повторяет мама. – Я видела этот Открытый мир! Я в нем несколько месяцев прожила… или несколько лет?.. Я не помню… Открытый мир, да.

Мы живем в прекрасном мире, сынок. В прекрасном, справедливом мире. Где каждый может найти себе дело по душе: ученые занимаются наукой, учителя учат, шаманы ходят в Заграничье, Комитет приграничных территорий ловит шпионов, студенты сдают экзамены, дети играют в парках.

Мы живем в зеленом городе, где всем хватает места. Вокруг наших домов растут деревья и кусты, зеленеют газоны, всего лишь несколько машин стоят у подъезда.

В магазинах продаются живые вещи, настоящие, наши вещи. Их всем хватает. Да, конечно, мертвые вещи красивей, нарядней – но ведь и их можно достать, правда? Не всем достается – ну и ладно. Мы-то сами – живые, зачем нам столько мертвых вещей?

Ты говоришь: Открытый мир, мир без Границы.

Я там побывала. Я видела этот мир.

В этом мире заправляют мертвые. Мертвых намного больше, чем живых. Они заполонили наши скверы, наши парки и бульвары, наши улицы и площади. Они привезли с собой мертвые машины – быстрые, красивые, убивающие все живое. Во дворе, где раньше играли дети, где гуляли матери с малышами, – там парковка мертвых машин. На улице, где раньше проезжала одна-две машины, мертвые автомобили стоят сплошной чередой, днем и ночью. В метро, где было так светло и просторно, ходят толпами мертвые, а с потолка льется тусклый свет.

Склеп, сынок. Они сделали наше метро похожим на склеп. Чему ты удивляешься? Они же мертвые, им нравятся склепы.

Они завесили окна наших домов своими мертвыми рекламными плакатами. Хуже того – они снесли наши старые дома, они построили на их месте новые, мертвые. Построили, чтобы мы в них работали. За эту работу они платят нам мертвые деньги – а чтобы нам было на что их тратить, на наших площадях они построили свои магазины и там за свои мертвые деньги