Жаль, что Гоши нет, думает Ника. Вот бы кому понравилось! Все сразу становится на свои места: ну да, жертва сопровождала любое важное событие в жизни древних не только потому, что напоминала им о «Главном Переходе», как его называет Кирилл, но и давала силы, вдохновляла – особенно если это было человеческое жертвоприношение. Людям как будто говорили: смотрите, этот человек только что совершил такой сложный переход – неужели вы не справитесь с таким пустяком, как далекое путешествие или рождение ребенка?
– И еще одно, – говорит Кирилл. – Жертвоприношения служили основой древней экономики. Существуют данные, что при любом жертвоприношении выделяется энергия, связанная с Переходом. Можно сравнить это с химической реакцией: чем более крепкие связи рвутся, тем больше энергии выделяется. А какие связи крепче связей живых с их близкими, с самой жизнью? Поэтому можно предположить: жертвоприношения служили источником энергии, необходимой для развития мертвых технологий, которые потом заимствовали живые.
Что он говорит, ужасается Ника. Он что, забыл: официально считается – мертвые заимствуют наши технологии, а не наоборот. Что сейчас начнется – страшно подумать!
Но Михаил Владимирович молчит, а Кирилл, будто прочитав мысли Ники, продолжает:
– Разумеется, речь идет о временах до Проведения Границ. С тех пор все решительно изменилось – хотя вполне возможно, что некоторые трагические события последних шестидесяти лет тоже были масштабным жертвоприношением.
Тут историк приходит в себя.
– Что ты имеешь в виду, Потоцкий? – спрашивает он, и Нике кажется, что голос его чуть дрожит.
– Конечно, войну, Михаил Владимирович, – отвечает Кирилл. – Разве мы знаем что-нибудь более трагическое, чем война? Какие же еще события я могу иметь в виду?
В его голосе насмешка – или Нике только кажется?
Да, думает она, вечером позвоню Гоше. Черт с ними, с обидами – про такое надо рассказать!
Ну и заодно – про угрозы Рыбы и прогулы.
4Первую попытку поступить в матшколу Лёва позорно провалил прошлой зимой, когда, узнав, что в восьмом классе появилось целых два места, решил перевестись в середине года. Машинописное объявление, висевшее на доске у входа, предупреждало, что экзамен проводится по расширенной программе седьмого-восьмого класса. Впрочем, там не было написано, что расширенная программа включает в себя не только алгебру и геометрию, но еще и теорию множеств, бойлеву алгебру и около трети университетского курса планиметрии.
Так и получилось, что, насколько широка «расширенная программа», Лёва узнал, только увидев в условиях экзаменационных задач незнакомые обозначения и, стыдно сказать, слова. Лёва покраснел так, как умеют краснеть только очень рыжие люди, за полчаса решил то, что мог, а внизу написал просьбу выдать полный список литературы за седьмой и восьмой класс, чтобы достойно подготовиться к будущему экзамену. Через неделю Лёва забрал свою работу, где на первой странице красовалась позорная тройка с минусом, а на последней мелким почерком легендарного Овсянникова были записаны названия одиннадцати книг, которые Лёве предстояло выучить наизусть в ближайшие месяцы.
Вторая попытка, предпринятая в июне, оказалась успешной – и вот уже Лёва сидит на дополнительном семинаре Саши Бульчина, выпускника школы и студента четвертого курса матмеха. Бульчин рассказывает девятиклассникам о фракталах – если честно, вовсе не потому, что фракталы включены в очередную расширенную программу (они не включены), и даже не потому, что они могут пригодиться при усвоении других тем (может, пригодятся, может, нет – кто их знает, этих школьников?), а просто потому, что фракталы – это, черт возьми, самое интересное и волнующее, что было придумано в геометрии за последние сто лет.
– А как же геометрия Рамина? – вскакивает Сережа Вольфин, невысокий мальчик в круглых очках.
– Читайте источники, молодой человек, – парирует Бульчин. – Рамин придумал свою геометрию положительной кривизны сто двадцать пять лет назад.
Лёва морщится: все никак не может привыкнуть, что не он – самый умный математик в классе. Вот и сейчас: что такое эта геометрия Рамина? Полминуты Лёва раздумывает, не сказать ли: а геометрию отрицательной кривизны – и того раньше! – но решает не рисковать. Может, геометрия отрицательной кривизны вообще невозможна? Или, напротив, придумана две с лишним тысячи лет назад, и попытка сострить только выдаст Лёвино невежество?
На последней странице тетради Лёва пишет: Геометрия Рамина, она же геометрия положительной кривизны – смотреть в библиотеке! Хорошо бы, чтобы книжку про эту геометрию выдавали на дом, думает Лёва, я бы в метро читал. Все-таки полчаса в один конец – полным-полно времени.
Когда год назад Лёва сказал маме, что хочет поступать в математическую школу, но не в ту, которая рядом с домом, а в знаменитую Овсянниковскую, мама возмутилась: зачем, мол, ему так далеко ездить? В конце концов, их районная школа тоже вполне достойная, известные учителя, хорошая программа, восемьдесят пять процентов выпускников поступают…
– А в школе Овсянникова поступают сто процентов! – воскликнул Лёва. – Даже сто сорок шесть, если считать тех, кто учился, но не закончил.
– А кто Шурку будет в школу водить? – спросила мама.
– Взрослая уже, – ответил Лёва, – сама дойдет. Я в четвертый класс сам ходил!
Тем более, добавил он про себя, пятнашки после той давней взбучки стали тише воды, ниже травы: малышей не обижают, взрослых ребят не трогают. Вот что значит – спланированный организованный отпор!
– А с друзьями не жаль расставаться?
Лёва тогда только пожал плечами: жаль, конечно, но математика – такое дело, надо спешить, пока молодой. После тридцати математик уже выдыхается. Кто раньше начнет, тот и победитель, всегда так было. А друзья – ну, мы же все равно рядом живем, куда они денутся?
Насчет победителя – это еще надо будет посмотреть, а вот насчет друзей Лёва ошибся: живут-то они, не считая Марины, по-прежнему рядом, но времени нет совсем. Даже в выходные сидишь над домашней работой – Лёва никогда не думал, что домашка по математике может быть такой сложной.
Бульчин рисует на доске множество крестиков, складывающихся в фигуру, чем дальше, тем больше напоминающую снежинку. В классе слышен шорох ручек по клетчатым листам – девять мальчишек старательно копируют рисунок.
Вообще-то в классе учится тридцать пять человек (из них три девочки), но дополнительные семинары каждый выбирает по своему желанию. К Бульчину записалось тринадцать человек, но четверо сегодня больны противным осенним гриппом.
– Что такое фракталы? – спрашивает Саша Бульчин и сам отвечает: – Проще всего нарисовать какой-нибудь пример. Вот этот крест: если мы на каждой ножке нарисуем еще один крестик, поменьше, а потом на следующих ножках – еще поменьше и так продолжим до бесконечности, то что мы получим? Мы получим фигуру, любой фрагмент которой подобен целому. Вот эта «ножка» – тоже крест, и на ней, в свою очередь, множество
