– Разве нас не должно быть пятеро? – спрашивает Ника.
Старик смеется в седую бороду.
– Милая девушка, – говорит он, – неужели вы думаете, что то нечто, которое перенесет вас через Границу, умеет считать?
– А почему всюду пишут, что пять человек – лучшее число для открытия прохода в Границе? – не отступает Ника.
– Если меньше – за руки держаться неудобно, – ухмыляется старик. – Приходится сидеть слишком близко к тонератору. А если больше – слишком далеко.
– Понятно, – кивает Марина. – Можно начинать?
– Пожалуйста, молодые люди, пожалуйста. Садитесь в круг и смотрите на тонератор, когда он заработает.
И не забывайте – как это вы сказали? – удерживать в сознании ментальный образ, как ребенок – руку матери. Если, конечно, сможете сконцентрироваться на чем-то, кроме тонератора.
– А в чем проблема? – спрашивает Лёва.
– Не спешите, не спешите, молодой человек. Сейчас всё сами поймете.
Они садятся в круг. Лёва представляет себе Гошу – таким, каким впервые встретил в детском саду: деловитым мальчиком в коротких штанишках и колготках, вечно сбившихся гармошкой.
– Привет, – говорит ему Гоша.
Старик нагибается и щелкает тумблером. Зажигается экран, и комнату наполняет слабое жужжание. Тон постепенно меняется, экран пульсирует в такт. Почему-то в голове всплывает: жалко, не попрощался с Шуркой, – но Лёва старается не терять из виду Гошу, который становится все старше и старше. Вот он уже в об-грушной форме, принимает боевую стойку. Мерное мерцание и вибрирующий гул словно раскачивают комнату. Левины глаза прикованы к тонератору, пальцам передается дрожь Марининых и Никиных рук. Гоша уже выглядит так же, как при последней встрече, но облик его расплывается, скользит, ускользает. Монотонная пульсация словно усыпляет Лёву, он крепче сжимает Маринины пальцы и старается вернуть Гошу. Лёву подташнивает, веки словно налиты свинцом: надо было ей сказать, – он хочет посмотреть на Марину, но не может повернуть голову, хотя нет, все-таки может, но никакой Марины нет, и комнаты нет тоже, лишь какие-то вращающиеся колеса – откуда они здесь? Что за ерунда? Нет, конечно, никаких колес, но ничего другого тоже нет, Лёвины пальцы хватают воздух: наверно, я просто закрыл глаза, надо их открыть, вот и все, – думает Лёва, но уже знает, что смотреть, в сущности, не на что: вокруг нет ничего, кроме огромной бескрайней пустоты, что пульсирует слева и справа, клубится за спиной, распахивается перед самым лицом. Здесь нечем кричать, не на кого надеяться. Из последних сил Лёва пытается вызвать в памяти Гошино лицо, но почему-то видит Марину: в модных мертвых джинсах, со школьной сумкой через плечо. Она улыбается, и Лёва хочет позвать ее, но вместо слов рот заполняет пустота. И та же пустота черной воронкой проглатывает его.
12Голубоватый дымок сигареты поднимается к высокому потолку. Сигарета, конечно, мертвая – здесь все мертвое. Трудно к этому привыкнуть. Мертвые сигареты. Мертвый костюм. Мертвый галстук. Мертвые пальцы барабанят по мертвому столу. Мертвая ноющая боль в виске. Мертвый доброжелательный голос:
– Пойми, сынок, мы желаем тебе добра. У тебя просто нет другого выхода – только сотрудничать с нами.
Гоша сидит на низком неудобном стуле. Голова кружится – возможно, потому, что он не помнит, когда спал последний раз. Впрочем, нет, помнит: еще по ту сторону Границы, в мире живых.
– Для тех, кто послал тебя сюда, ты невозвращенец. Нарушил инструкции, провалил задание…
Высокий мертвый мужчина – уже пятый, кто его допрашивает, – представился полковником Стилом, хотя на нем не военная форма, а черный пиджак с открытой грудью, белая рубашка, галстук-бабочка. Ну да, соображает Гоша, он же полковник контрразведки.
– Вот и получается, что для них ты – изменник. Невозвращенец.
Гоша трясет головой, и по лицу полковника идет рябь, будто на экране плохо настроенного телевизора. Вообще, стоит пошевелиться – и все вокруг подрагивает, вибрирует, расплывается.
– Нет, – говорит Гоша, – я как раз собирался вернуться. Я об этом и говорил с Майком…
Черт! Может, не надо было признаваться? Вдруг он подставил Майка? Вдруг весь допрос – только маскировка для того, чтобы Гоша выдал друга?
Если только Майк в самом деле друг. Как у него квартире так быстро появилась полиция?
– Да, мы знаем, – кивает полковник Стил, – но наши коллеги в Заграничье ни за что в это не поверят. Они решат, что мы тебя перевербовали.
Он называет Заграничьем наш мир, думает Гоша. Ну правильно, как же им его называть? По ту сторону Границы – значит, Заграничье.
– Что вам от меня нужно? – шепчет Гоша.
Собственный голос кажется чужим. Может, потому что он совсем не чувствует губ? Ни губ, ни языка… Гоша хочет дотронуться до лица, но не может поднять руку. Нет, руки не связаны. И он вовсе не так устал, чтобы не хватало сил пошевелиться, – только он не может управлять своим телом.
– Что нужно? – улыбается Стил. – Если честно – ничего. Просто хочется помочь парню в беде, вот и все.
Гошино тело сидит на низком неудобном стуле, и Гоше кажется: он видит себя со стороны – неловкая скрюченная поза, руки на коленях, согнутый, понурый. Нет бы выпрямиться, посмотреть врагу в глаза… но Гоша не может пошевелиться.
Словно во сне, думает он. Словно в каком-то треклятом кошмаре.
– По нашим законам ты не совершил никаких преступлений, – продолжает полковник. – Не мы установили Границу, и мы не наказываем за ее пересечение. А здесь, у нас… ну, пришел к старому другу, поговорил про жизнь… никакого криминала, правда?
Левое веко у Стила дергается, как от нервного тика. Легкая волна судороги пробегает по щеке, один раз, потом еще. Он мне подмигивает, понимает Гоша, и от этого заговорщицкого подмигивания становится еще страшней.
А может, это сон? Я несколько дней не спал, теперь вырубился. И вот мне снится все это… непослушное тело, подмигивающий полковник контрразведки.
– Будешь спокойно жить у нас. Устроим в одну школу с Майком Алуриным. Деньгами, само собой, поможем, так что жилье, одежда, гаджеты – тут все будет тип-топ.
По гладкой полированной столешнице разбегаются волны, рябь искажает отражение, и кажется, что полковник подмигивает двумя глазами, кривит тонкие губы и поводит носом из стороны в сторону.
Тип-топ, повторяет про себя Гоша. Тип-топ.
– А потом вы захотите снова разрушить Границу и захватить наш мир, – говорит он.
– Что за глупости!
Полковник смеется, и от его смеха вся комната приходит в движение: гладкие оштукатуренные стены морщатся, стекла в окне взрываются переливами солнечных зайчиков, ковер под ногами шевелит всеми складками, точно пытается уползти. Только сигаретный дым остается неподвижным – сизое облачко над Лёвым плечом контрразведчика.
– Что за глупости, – повторяет полковник. – Мы никогда не хотели разрушить Границу. Зачем убивать курицу, несущую золотые яйца!
– А во время войны… – начинает Гоша, не чувствуя губ.
– И во время войны мы не хотели разрушить Границу, – отвечает
