Этот камень. Эта рука. И не столько сама рука, сколько чувствовавшееся в ней напряжение. Конечно, это могло и не иметь никакого значения. Кто бы ни убил этого человека, камень могли использовать как отвлекающий маневр. Когда-то Кроу терпеливо перечитал Агату Кристи и кое-что знал об отвлекающих маневрах преступников. А может быть, это было памятным знаком из прошлого покойника, призванным служить ему утешением? Впрочем, довольно странное утешение. И к чему тогда еще и эти царапины, борозды, попытки стереть рисунок? Было ясно, что его хотели уничтожить. Линии, сделанные от руки, были тонкими, а соскрести их пытались гораздо менее изящным инструментом. Может быть, отверткой?
Кроу снова переключил внимание на папку с материалами.
Первое происшествие произошло в 1939 году, и касалось оно человека, о смерти которого никто не сожалел. Джон Хэмстри убил четверых детей – просто ради удовольствия посмотреть, как они будут умирать. Дело было слишком омерзительным, и поэтому газеты ограничились лишь смутными намеками на подробности. Не повесили Хэмстри только потому, что он был признан невменяемым; в конце концов его пожизненно определили в сумасшедший дом.
Чуть позже в том же году Хэмстри сбежал из тюремного фургона, когда его перевозили из Бирмингема (из одиночной камеры предварительного заключения) в Бродмур, психиатрическую лечебницу для преступников. Как это могло произойти, до сих пор неясно, но считалось, что водитель и охранники надышались выхлопными газами, в результате чего автомобиль попал в аварию, а сумасшедший вырвался на свободу. Однако в конце 1939 года его труп был найден на мусорной свалке каким-то бродягой. Идентифицирован он был по единственному сохранившемуся отпечатку пальца – на теле убитого осталось только двадцать процентов кожи. Поначалу подумали, что его растерзали бродячие животные, но коронер заявил, что они здесь ни при чем.
В рапорте, который никогда не был опубликован, он пришел к выводу, что плоть была снята чем-то, что контролировало глубину среза, – например, инструментом вроде рубанка. Определить, начался ли этот процесс до смерти Хэмстри или после, коронеру не удалось; впрочем, коронер склонялся к тому, что он был еще жив. Палец, по которому его идентифицировали, был не на руке, а у Хэмстри в глотке. Коронер полагал, что, скорее всего, убитый откусил его сам, пытаясь заглушить боль от свежевания.
– Смерть от сарказма, – задумчиво сказал Кроу, пока Балби пересказывал ему краткое содержание рапорта коронера.
– Что, простите?
– Слово «сарказм», офицер, происходит от греческого sarkasmos, что в буквальном переводе означает «разрывание плоти».
– Человек умер, – угрюмо произнес Балби, придавив этим прискорбным фактом легкомысленное настроение Кроу, точно камнем.
– Если вы правы, то это только начало мучений этого Хэмстри.
– Опять вы изъясняетесь слишком умно для меня, сэр.
– Я имел в виду, что лучшего кандидата на попадание в ад еще поискать.
– Это решать Господу, а не вам, – отрезал Балби.
– И на том спасибо, – вздохнул Кроу.
Было еще четыре подобных случая. Трех жертв можно было отнести к представителям преступного мира в широком смысле этого слова – это были двое мошенников и один взломщик сейфов, молодой мужчина по имени Ярдли, у которого и обнаружили камень-голыш. Похоже, партнеры Кроу не придавали этому камню особого значения, хотя один из них и выдвинул гипотезу, что покойный мог найти его на работе, а затем хранил как амулет – на удачу. Ярдли также был убит с особой жестокостью, и с его лица была содрана кожа. Идентифицировали его по татуировке на ноге. В последний раз его видели, когда он накануне своей смерти поздно вечером вышел «подышать свежим воздухом». Полисмены были уверены, что Ярдли мародерствовал в разбомбленных домах, тем более что его уже арестовывали по подозрению в этом всего неделю тому назад.
Далее в папке описывалось исчезновение еще одной жертвы – пожилого мужчины, который, похоже, не имел ни врагов, ни друзей и в своей жизни никого не обидел. В любом случае жить ему оставалось недолго – у него диагностировали рак легких. С остальными случаями – за исключением Хэмстри, с которого почти полностью была содрана кожа, – старика связывало то, что его труп носил на себе такие же следы пыток – срезанное мясо, отсутствие лица.
Больше всего озадачивало то, что произошло с одним из мошенников, Дэвидом Ариндоном. Как и старик, вечером он лег спать, а к утру пропал из собственной постели. При обычных обстоятельствах случившееся нисколько не озаботило бы Балби. Напротив, он был бы даже рад, что этот мерзавец вдруг исчез, не важно куда.
Но жена Ариндона, женщина, которой полицейский сочувствовал из-за того, что ей приходилось терпеть побои мужа, была уверена, что с ним произошло что-то ужасное и это что-то было связано с его дружками. Балби провел небольшое расследование и пришел к выводу, что Ариндон не сбежал – у букмекера оставался невостребованным его выигрыш в пять фунтов, а в гардеробе осталась на месте вся его одежда, – и, вероятно, не погиб от руки кого-то из подельников. Им-то как раз Ариндон был нужен: местное криминальное сообщество подмяло под себя бóльшую часть торговли скобяными товарами – сковородками, кастрюлями и прочей домашней утварью, не подлежащей сдаче на металлолом для нужд военной экономики, – и собиралось расширять дело до поквартирной поставки.
Убийство было совершенно не в стиле банд Ковентри. До этого максимальное наказание за провинность, которое мог понести Ариндон от своих боссов, – это порез опасной бритвой. Так зачем же им было убивать его, ни с того ни с сего, без предупреждения, тем более что подозрение сразу же должно было пасть на них? К тому же большинство парней, составлявших ударную силу банд, их «мускулы», были призваны на службу. Преступная деятельность – не то занятие, которое дает освобождение от воинской повинности, хотя кто-то и мог подумать, что это не так, и это было бы простительно. В городе оставили только старых рецидивистов вроде Ариндона, которые занимались ростовщичеством и перепродажей краденого. Молодые горячие головы, которые могли бы сорваться и свести счеты с Ариндоном, были в армии. Его могла убить и жена. Балби почти хотелось, чтобы так и случилось, но миссис Ариндон была женщиной совсем иного склада. Полицейский не верил, что она могла это сделать.
На самом же деле человеком, который в последние годы был ближе всех к тому, чтобы прикончить Ариндона, был Бриггс. Полицейские частенько практиковали визиты к Ариндону в камеру, чтобы дать ему понять, что они думают о мужьях, обращающихся со своими женами подобным образом, и делали это, по выражению Бриггса, «единственным понятным этой публике языком» – азбукой Морзе, выбиваемой кулаками по физиономии.
Исчезновение Ариндона было связано с убийствами только тем, что во всех случаях соседи слышали ночью звук отъезжающего автомобиля. Связь эта казалась довольно хрупкой – машины нередко
