не удавалось управлять камнем. Это был осколок волшебной скалы Крик, и ведьма не могла получить представление о его действии, пока он не окажется в ее руках. Именно поэтому Герти Фоллер, женщина, запершаяся в комнате мужа, должна была стать медиумом, через которого Гулльвейг будет работать.

Конечно, управление камнем было не единственным риском. Привлечь к себе внимание волка уже само по себе было очень опасно. В последний день Волк Фенрир уничтожит богов. И при этом с лица земли может исчезнуть не только оккультист, но и бессмертная ведьма, которая даже не проснется.

Вдобавок ко всем тревогам Гулльвейг был еще старик – она была уверена, что это реинкарнация Одина, – который постоянно возникал в ее видениях. Ведьма понимала: он что-то утаивал от нее – что-то чрезвычайно важное. Имелись некоторые указания на то, что старик продолжает дело егермейстера. Это могло бы объяснить, почему он появился у озера, в которое волк швырнул камень. Раз старик сумел отделить волка от самозванца, она могла бы вмешаться и переключить внимание зверя туда, куда было нужно ей. Но, опять-таки, все это были лишь догадки и предположения. Гулльвейг мысленно перебирала варианты будущего, вероятности и возможные исходы, – так опытная покупательница щупает пальцами отрезы ткани, оценивая качество каждой из них.

Герти погрузилась в транс уже через несколько секунд после того, как муж ее покинул, и немедленно полетела к колодцу, где видела волка. Даже по прошествии времени он все еще пугал ее своей мощью, и Гулльвейг знала, что никогда не станет сильной настолько, чтобы противостоять ему лицом к лицу.

Но это было не важно. Гулльвейг видела там и старика, а у того был предмет, который был ей так необходим: сабля-полумесяц, способная отсечь самозванца из сна волка, – если это вообще чему-нибудь под силу. Ведьма заглянула в сознание этого человека и увидела, что он совершил, – по крайней мере, отчасти. Если взять этого старика под контроль, если заставить его закончить начатую работу, тогда именно он возьмет на себя самую опасную роль, а ей останется лишь вызвать волка во сне и направить его грезы туда, куда ей вздумается.

Таким образом, Гулльвейг поняла, к чему стремился старик: овладеть знанием, – и использовала это, чтобы его переманить. Он оказался хитрее, чем она ожидала.

Поначалу казалось, что старик в восторге: добравшись до замка и войдя во внутренний двор, он испытал восхищение. Повсюду там были мертвецы, которые выходили, чтобы просить Гулльвейг о помощи, молить о том, чтобы она положила конец их боли, их вынужденным мучениям, их заключению в замковых стенах. Гулльвейг оставалась непреклонной. Если эти призраки хотели обрести свободу, им следовало сражаться за нее при жизни. И тогда в ее чертоге нашлось бы место для них. Даже дети, печальные маленькие приведения с растерянным взглядом, не вызывали у ведьмы сочувствия. Им выпал жребий жертв, и размышлять здесь было больше не о чем.

Гулльвейг вела старика через замок теней, который видели только они одни; живые его обитатели проявлялись лишь в виде размытых движущихся очертаний или пятен света.

* * *

Харбард и сам нашел в колодце нечто ужасное. Вначале, свалившись в серебряные воды, он подумал, что утонет. Профессор падал в темноту, но потом появился свет. Он все нарастал, и Харбард почувствовал, что рядом с ним кто-то есть. Он открыл глаза и увидел перед собой собственное лицо – точнее, лицо, очень похожее на его. Это был седовласый старик с повязкой на глазу. Но не этот дух направил Харбарда в колодец. Тот выглядел почти так же, но вел себя по-другому. От духа наверху колодца, казалось, исходили свет и насмешливость.

На лице же, которое было перед профессором сейчас, застыло странное, злобное выражение. Харбард видел его и раньше и, честно говоря, признал в нем себя. Такое выражение появляется у людей, наблюдающих за боксерским поединком и принимающих происходящее слишком близко к сердцу, когда соперник того, за кого они болеют, падает на канаты. Теперь Харбард уже не сомневался: это и был Всеотец, Один Неистовый, жаждущий крови.

Похоже, в воде во время падения он цеплялся за этого старика, и внезапно они остановились. Точнее, то, что Харбард прежде принимал за пузырьки воздуха и частички ила, неожиданно оказалось крошечными письменами – а именно рунами.

Искаженные знаки поднимались из какого-то невидимого источника и скрывались наверху, в серебристых переливах колодезной воды.

И тут Харбард услышал голос:

– Верни меня на землю, ибо я скорее стану рабом в доме какого-нибудь безземельного крестьянина, чем королем этих мертвецов, покончивших с жизнью.

Этот голос принадлежал ему самому; говорил-то он, но как будто и другой человек тоже. Они говорили одновременно. Харбард, конечно же, сразу узнал отрывок из Гомеровской «Одиссеи», но тут они со стариком заговорили снова.

Эшафот вдоволь крови испилИ, словно древо, корни пустил[65].

Харбарду были неизвестны эти строки, но он произносил их вместе со стариком, пока они опускались в колодец. Впрочем, дерево-виселицу профессор не видел; зато видел волка, который рвал кого-то на части, – то был человек в форме офицера СС. Эта картина воодушевила Харбарда; он был уверен, что это видение пророчит ему успех… Они опускались все ниже; стихи изменились, и теперь Харбард со стариком говорили следующее:

Девять ночей я качался на дереве,Под ветром повешен в ветвях,Ранен копьем, в жертву Один отдан –Себе же – я сам…[66]

Профессор еще раз повторил эти слова, и тут его осенило.

Бог принес Себя в жертву самому Себе. Он так любил этот мир, что отдал Своего единственного Сына, чтобы те, кто верит в Него, не погибли, а обрели вечную жизнь.

Харбард тоже был подвешен, но – что было хуже всего – за собственное стремление к знанию. Теперь ему раскрылась собственная природа. Он был богом или частью бога – так же, как частью бога были эти стихи, готовые взорваться у него в голове; частью бога были звуки битвы, и волшебство, и воспоминания, и ложь.

В стенаниях, руны вознес в вышину я –Долу упал я тогда[67].

Внезапно они оказались на дне колодца; некоторые руны завязли в песке, другие поднимались на поверхность, словно пузырьки воздуха, третьи продолжали медленно тонуть.

Мужчины коснулись друг друга плечом и дружно произнесли:

Ты – это я и моя жертва,В этом содержится величайшая мудрость,И на том конец всех песен.

Послышался шум битвы; стихи перешли в пронзительное крещендо, и Харбард снова оказался у колодца, исполненный отчетливой уверенности. Теперь он твердо знал, что, если хочет управлять волком, должен пойти вместе с этой леди. Профессор боялся ее, а еще знал, что она обладает ключом к знанию, способному стереть разницу между ним и ужасным стариком из колодца. Тогда ему, Харбарду, будет

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату