Быстрым движением она протянула что-то ближайшему из стоявших к ней немцев. Это была роза из стали с золотыми листками.
– Их семь. И они будут отпадать. И с каждым отпавшим листком время для вас будет нестись быстрее и быстрее. А когда отпадет последний, тот из вас, кто будет еще в живых, произнесет мое имя и исчезнет. – Она улыбнулась. – Эта игрушка мало поможет вам. Но она будет напоминанием. Здесь, на реке, пока вы будете плыть на плоту, можете забросить ее – здесь вам ничего не грозит, это будет просто путешествие. Но как только вы вступите в Поля Безумия – смотрите во все глаза на нее и цените выше жизни и золота каждую отпущенную вам секунду. Это все.
Быстро поднявшись, она сделала легкое движение рукой – рослый вороной конь, видневшийся где-то за валунами, почти в единый миг оказался рядом с ней. Взлетев в седло и уже позволив коню сделать несколько шагов прочь, она, чуть придержав его, казалось, мгновение поколебавшись, с неожиданно резким, жестким выражением лица на миг полуобернулась к нам.
– И вот что – в Полях Безумия, в первом месте, где увидите людей, спросите о Книге Вотана. Они не ответят вам – но спрашивайте еще и еще – и, может быть, что-то удастся спасти. Может быть…
Чуть тронув шпорами брюхо коня, быстро разгоняясь, уже мчась, она унеслась вдаль по песку. Не став провожать ее глазами, я подошел со спины к группе немцев – один из них держал в руке диковинную розу, остальные озадаченно рассматривали ее.
– Похоже на Мейсенскую работу.
– Только у той вряд ли бы что-то отпало.
Увидев подошедшего офицера, немец отдал розу ему. Повертев розу в руках, офицер слегка кивнул стоявшему чуть поодаль Вагаскову.
– Надеюсь, вы не претендуете на обладание этим?
Вагасков усмехнулся.
– Хотите, чтоб листы отпадали только для вас?
Сунув розу в карман, офицер повернулся к нему.
– Пожалуй, нам пора познакомиться, не находите? Как никак, похоже, придется сотрудничать.
– Да, пожалуйста. Александр Вагасков.
– Эвальд Эверинг, корветтен-капитан. – С оттенком легкой задиристости, а возможно чего-то ожидая, немец мельком чуть испытующе взглянул на Вагаскова. – Я старше вас по званию.
Почти весело Вагасков мгновенье смотрел на него.
– Мне плевать на это.
Секунду помедлив, словно услышав то, что и ожидал, и чему-то понимающе кивнув про себя, немец с любопытством повернулся к нему снова.
– Ваш отец был из рабочих?
– Нет. Капитан торгового флота.
Немец удивленно посмотрел на него.
– У России был торговый флот?
– Нет, он ходил под румынским флагом.
Немец усмехнулся.
– Румыны всегда на что-нибудь пригодятся.
Кажется уже не слишком внимательно слушая, Вагасков посмотрел в сторону реки.
– Надо проверить плот.
– Уже делается.
Наши и немцы возились у плота. Подойдя и присев, я потрогал поперечные скрепляющие бревна – старые и мертвенно сухие, они были стянуты с помощью таких же сухих лоз и толстых, мертвенно-твердых жил. Бревна треноги для крепления руля были врезаны в тело плота и укреплены черными металлическими скобами, сам руль – длинное весло с широкой лопастью, имел коротковатый валек и для поворота, скорее всего, требовал приложения сил двух или более человек. Сидевшие на корточках и проверившие стяжки бревен, немцы смотрели на медленно катившуюся мимо них стального цвета массу реки.
– Странные камни – со сколами. Как будто вода не шлифует их.
– Похоже на Стикс.
– Это и есть Стикс.
– Не дури, Дитер. Поменьше университетских штучек.
Худой сутулящийся парень с решительной ухмылкой выпрямился.
– Я знаю, что я сделаю с вашим Стиксом. Я выстираю в нем носки.
Кто-то прыснул.
– Швеллер лишит вас рыбалки. Он отравит воду на пять миль вверх.
– Хватит, Ганс. Доложи капитану.
Старпом что-то уже говорил Вагаскову.
Видя, как согласно кивнули Вагасков и немец, мы обступили плот и, навалившись, столкнули его в воду. Дав тем, кто был полегче, забраться на него, остальные, уже идя по пояс в воде, вывели его на середину реки; подхваченные течением, уже поспешно переступая по дну, они, кто легче, кто с трудом, сумели взобраться на него сами. Течение подхватило плот и понесло его, река расширилась; быстро приблизившись к горному массиву, казавшемуся сначала таким далеким, резко завернув, так что рулевым пришлось втроем навалиться на валек, чтобы плот не вынесло на берег, она плавно и свободно пошла вверх, огибая гору, несясь и поднимаясь по руслу, окаймляющему гору подобно широкой винтовой террасе.
Небо было темным и низким, вода кипела из-под бревен, время словно ускорилось, левый берег, примыкавший к бурой базальтовой горе, сплошной зеленой лентой несся мимо, правый, более широкий, медленно плыл, вращаясь вокруг нас, скрываясь в паре сотен шагов в белесой дымке тумана; несколько раз бурлящие, бьющие ключом струи, ответвляясь от реки, быстро уходили вправо, прыгая и катясь через берег и скрываясь в тумане, одинокие черные раскидистые деревья возвышались временами над нагромождениями камней и высокой травы, сгибавшейся под ветром, которого мы почему-то не чувствовали, один или два раза в пирамидах камней, остро подпиравших черные развесистые кроны, мне почудились рукотворные могильные холмы. Река замедлилась, правый берег расширился, высокие деревья исчезли, уступив место высокой сухой траве и пустошам с россыпями камней, уже не в одном, а в нескольких местах мы различали явно сложенные человеческими руками каменные цилиндры колодцев, серый туман то застилал пустое пространство, то рассеивался, в какой-то момент мне показалось, что вдали, у такого же нагромождения сухих серых камней я вижу покосившееся, надломленное мельничное колесо.
Туман рассеялся, тихо и медленно река тащила плот мимо пустынного, поросшего негустой серой травой берега. Подняв глаза, до того утомленные однообразием безмолвного пустого пейзажа, я вздрогнул – маленький мальчик лет пяти стоял молча шагах в двадцати от берега, держа что-то в руках и молча глядя на плот. В
