Думаю, он прекрасно понимал, что делал. Хорошо это или плохо, но ему нравилось меня смущать.
На восьмой день мы позволили бабушке и Лютеру занять последние свободные места в практически полностью забитом поезде. Сэм настоял, чтобы я встала у вертикального поручня в конце вагона, а сам встал за мной и мог легко дотянуться до поручня сверху. Спустя пару минут тряски я поняла, что Сэм выбрал это место не случайно: он хотел защитить меня от стоявшей за ним компании хулиганов. Он был так близко, что я ощущала жар его тела. Сэм прижимался грудью к моей спине, задевал при тряске, пока поезд мчался по извилистым путям метро. Я смущалась, пылала, когда мы добрались до станции Вестминстер, была напряжена от ранее неизвестной мне боли.
Сэм понимающе улыбался, когда мы расставались у лифта, тихо сказал мне, что увидимся позже.
В девять я заметила Сэма, сидящего на траве лицом к выходу. Сад был пустым, как обычно. Я по-новому обрадовалась этому месту: да, вид был красивым, но окружающие достопримечательности неподалеку отлично отвлекали толпы народа, и никто нам здесь не мешал.
Сэм улыбался, пока я шла ему навстречу от задней двери отеля. Сэм вытянул перед собой ноги и откинулся на ладони. За прошедшие два дня, казалось, все изменилось, мы перешли от просто знакомых к новому близкому знакомству. Мне все еще было неловко. Я заигрывала не так легко, как Сэм, ощущала себя юной и неопытной, постоянно следила за своими словами. Это волновало и утомляло.
Едва я села, он сказал:
— Ты потрясающая. Ты об этом знаешь?
Он не отводил взгляд и не смягчил момент шуткой, и мне захотелось опустить голову и сделать вид, что я завязываю кеды или делаю что-нибудь пустяковое и застенчивое. Мне такого еще не говорили, а Сэм почти проурчал слова.
Я посмотрела на него и улыбнулась, и от выражения на его лице сердце забилось быстрее.
— Спасибо.
Он провел пальцем под своей губой, размышляя над чем-то.
— Мне понравилось ездить с тобой в поезде
— Так это ты стоял за моей спиной? – с самым невозмутимым видом произнесла я.
Сэм расхохотался.
— Ладно, — он лукаво усмехнулся и щелкнул пальцами. – Ложись. Сегодня самая ясная ночь из всех предыдущих.
Я опустилась на траву, его требование «лечь» так и крутилось в голове. Сэм на удивление устроился рядом, но вытянулся всем телом в противоположную сторону. Мы были похожи на готовый к взлету пропеллер.
Он указал на ярко сияющий над головами Юпитер и сказал:
— Раньше я хотел стать астронавтом.
— Как и Шарли, — ответила я. – Она сделала ракету из коробки от холодильника и все еще хранит ее, после моего переезда в город в четвертом классе.
— Расскажи о ней больше.
Мне казался странно далеким тот мир, где я жила, потому что уже успела привязаться к новому стилю жизни с Сэмом.
— Она моя лучшая подруга.
— Угу, — он хмыкнул. – Шарли – бунтарское имя для девушки.
— Да? – я повернула голову и вспомнила, как близко был Сэм, а наши лица лежали практически вплотную. Я видела его размыто, но все равно было заметно, что он улыбался. Мы одновременно повернулись к небу.
– Оно ей идеально подходит, — сказала я. – Шарли – лучшая. Ее мама – бывшая модель. Она невероятно красивая, но почти вся ее жизнь сосредоточена на сохранении красоты, что сложно поддерживать, потому что в нашем городке нет спортзалов, спа и пластических хирургов. Ее семья живет на холме в большом особняке. Ни один дом в районе на него не походит. Этот особняк очень похож на фотографию дома на лыжном курорте в Альпах, с покатыми крышами и большими окнами.
— Угу, — угукнул Сэм, его голос урчанием доносился из груди.
— Пару лет назад ее папа не вернулся из деловой поездки в родной Китай. Оказалось, ее родители так и не поженились, поэтому теперь Шарли живет только с мамой.
Боковым зрением я заметила, как Сэм поднял руки и протер лицо.
— Ого.
— В прошлом году Шарли очень бурно это переживала, но сейчас немного остыла. Мне кажется, немного бунтарства будет в ней всегда. Шарли чудесная. Тебе бы она понравилась.
Этого описания Шарли достаточно? Ее безумный стиль, выделяющийся в маленьком городке так же сильно, как и азиатская внешность. Ее любовь к бродячим собакам и лоткам с лимонадом, которые она организовывала, чтобы собрать деньги для бездомных детей. Я начала презирать версию собственной жизни по указке. Я ни разу никого до конца не впускала в свою жизнь. Мне хотелось объединить свои мысли с Сэмом и просто перезагрузить, чтобы они стали одним целым.
Сэм заерзал, и я представила, как он закинул одну ногу на другую.
— У тебя есть Шарли, был парень Джесс. Кто еще?
Если честно, меня смущало то, какой ограниченной была моя жизнь, но те двое были чуть ли не единственными, с кем я общалась. Я не могла даже думать о том, что Шарли отправится в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, а Джесс – в Уэслиан, потому что это было напоминанием того, что мне предстоит заводить новых друзей в штате Сонома.
— Это почти все, — сказала я. – Эль Молино – очень маленькая школа, и я дружелюбна почти со всеми, но никогда не была слишком общительной, чтобы проводить время в больших компаниях. У нас есть школьные звезды, и они неплохие, но я не такая, — я чуть отодвинулась, чтобы на него посмотреть. – Но ты точно был популярным.
— Да, пожалуй, — он пожал плечами и почесал бровь. – Но школа, где я учился, тоже была очень маленькой. Около четырех сотен детей. У меня была своя компания. Мы почти все вместе отправились в местный университет, так что встречаемся постоянно. Эрик. Бен. Джексон. Некоторые уехали дальше, вряд ли вернутся. Будет интересно, кто останется со мной через двадцать лет.
— Значит, ты настроен вернуться домой и управлять фермой? – спросила я.
Желудок знакомо сжался и кувыркнулся, как каждый раз, когда я представляла, что останусь жить в Герневилле и получу в наследство кафе «У Джуд». Каждый раз, когда я представляла такое будущее, вся жизнь теряла краски.
— Таков план, — он глубоко вдохнул. – Мне там нравится. Я это понимаю, как и Лютер. Там мирно ночью, небо такое темное, что видно все звезды. Но Лютер и Роберта не молодеют, и если Лютер все-таки болен… не знаю, — Сэм провел ладонью по губам и замолчал. –
