Я кивнула, попробовала салат, чтобы не смотреть отцу в глаза. Чем больше я жевала, тем больше сухарики во рту казались горстью камней. Я сглотнула, и все превратилось в клейстер.
Папа откинулся на сидение и закинул руку на спинку. Он выглядел удивленным. И, если я не ошибалась, довольным.
— Так я помешал чему-то прошлой ночью, — он улыбнулся. – Очень интересно, — папа заговорщически подался вперед. – Ты еще ни разу не обсуждала со мной мальчиков.
Я рассмеялась.
— Мне тридцать два. Ему тридцать пять. Он не мальчик.
Папа улыбнулся, морщинки вокруг глаз делали их добрее.
— Ты – мой ребенок. Так что это всегда будет «мальчик».
— И… мы никогда еще о таком не говорили. О жизненных проблемах.
Папа тихо хмыкнул.
— О жизни, — он склонился, сложив руки на столе, все внимание было сосредоточено на мне. – То есть ты хочешь сказать, что это серьезно?
— Может быть. Он… — мои щеки потеплели, и я подавила улыбку. – Он чудесный, умный, и я влюбилась в него, как только прочла «Молочай».
Я подумывала все рассказать, но не стала. Может, однажды, когда наши отношения станут по-настоящему прочными, я поделюсь с отцом.
Это было безумием, но у меня впервые появилась надежда.
* * *
Официантка принесла чек, и папа потянулся за кошельком раньше, чем та опустила его на стол. Отец вскинул руку, прерывая мое возражение.
— Не позволю платить за обед твоего же старика.
Он бросил карточку, и я заметила на ней имя Алтеи. Умно. Люди вполне могли сфотографировать кредитку Яна Батлера и выставить в интернет.
Нас останавливали три раза на пути к двери, люди терпеливо ждали, пока мы пройдем по залу.
«Я знала, что вы что-то снимали, но не думала, что так близко!».
«Я любила вас еще с «Восхождения ковбоя».
«Вживую вы даже красивее».
Папа все это терпел.
Я еще раз глянула на меню, подумывая что-нибудь взять для пикника с Сэмом. Я представила нас лежащих в обнимку на одеяле под ярким звездным небом.
Боковым зрением я заметила какое-то движение рядом и настороженно выглянула в окно. Фотограф. Ожидаемо, ведь мы и не скрывались. Я была уверена, что папа разозлится, что я уговорила его пустить меня за руль, а не взять водителя, но теперь ничего изменить нельзя.
Отец закончил с автографами, и я коснулась его руки.
— Предупреждаю, снаружи фотограф.
— Не проблема, — ответил он. – Это должно было произойти рано или поздно.
— Думаю, так случается всегда, когда путешествуешь с Яном Батлером. Ты же лучше выглядишь вживую, — пошутила я.
Я опустила голову, взялась за протянутую руку папы и вышла на улицу. Нас окрикивали, фотографов было уже двое. Они просили нас посмотреть в объектив, ответить на пару вопросов и улыбнуться. Я выпрямилась, коротко глянула на папу, который счастливо улыбался.
Но в этот же момент я заметила бегущую из-за угла здания группу фотографов.
Их уже не было двое, их стало около двадцати.
Время изменилось. Мне снова было восемнадцать, а не тридцать два, и мы были не перед рестораном в фермерском доме, а на круглом дворе отеля Марриотт в Лондоне. Лица скрывались за большими фотоаппаратами с длинными объективами, со всех сторон пихали микрофоны. Вопросы звучали отовсюду:
«Тейт, это С.Б. Хилл – Сэм Брэндис, писатель и сценарист?».
«Сэм Брэндис – тот парень, которого вы встретили в Лондоне?».
«Как вы решились снова встречаться с мужчиной, который продал вас много лет назад?».
— Тейт! Тейт! Сюда!
«Ян, какие у вас отношения с Сэмом? Вы знаете об их прошлом?».
«Тейт!».
Мы были тут всего час. Как они попали сюда так быстро?
Они звали, громко, но один единственный вопрос снова и снова раздавался из разных сторон: «Тейт, кто такой Сэм Брэндис?»
Я застыла, шокировано оглядывая толпу.
Папа обнял меня за плечи.
— Без комментариев и хорошего дня. Берегите себя.
Камеры вспыхивали с маниакальной скоростью, папа повел меня к машине и помог сесть на пассажирское место. Он обошел машину и махнул фотографам, качнув головой, что и он отвечать не станет.
— Вы знаете, ребята, как это работает, — проговорил папа, открывая дверь со стороны водителя. – Мы понимаем, что вы делаете свою работу, но так вы ответы не получите.
Он удобно устроился за рулем.
— Тейт! – крикнул кто-то. – С.Б. Хилл – тот же человек, который продал твою историю, когда тебе было восемнадцать? Это правда, что вы любили друг друга, и он тебя предал?
Я изо всех сил старалась смотреть прямо, не реагировать, чтобы это не попало на обложку газет.
Папа, нажав на кнопку, завел машину и посмотрел на меня.
— Ты в порядке, кексик?
Во всем этом не было смысла.
— Откуда они знают о Сэме?
— Ты же знаешь, как это бывает, — сказал папа и медленно отъехал от обочины, стараясь не задеть репортеров, все еще кричавших вопросы в лобовое стекло. – Они всегда обо всем узнают.
— Да, но… — как только мы проехали половину улицы, я согнулась и уткнулась лицом в ладони. Мысли путались, голоса и щелчки камер сбивали с толку, люди гнались за машиной, пытались сделать идеальный кадр, чтобы получить побольше денег.
Это сделал Ник?
Ник.
Меня вот-вот стошнит. Я же ему доверяла.
Когда я научусь?
Я застонала и откинулась на спинку сидения.
— Хаос какой-то.
— Все наладится.
Я покосилась на отца.
— Прости. Я… должна была тебе рассказать. Я просто не знаю, как они все выяснили. Наверное, Ник…
Я резко заткнулась. Папа не спросил из-за чего. И совсем не удивился.
— Тейт, все будет хорошо, — он сжал мою ногу, а потом вернул руку на руль. – Ты долгое время это делала. Ты знаешь, какой бывает пресса.
Мы летели по дороге, и папа тихо подпевал радио. А я пыталась понять, что происходило. Я не могла представить Ника, рассказывающего все прессе. Для него в этом нет никакой выгоды, наоборот он бы много потерял, предав меня.
Я посмотрела на отца. Он был таким спокойным.
— Ты слышал меня прошлой ночью? – я пыталась скрыть дрожь в голосе.
— Ты знаешь, что я тебя видел, мы уже говорили об этом в ресторане.
— Да, но слышал ли ты меня? Меня и Сэма. Ты подслушал наш разговор о Лондоне?
Он сжал руль сильнее.
— Кроха, я же сказал, все хорошо. Если прессы нет, это плохо. Это привлечет внимание к Сэму, станет большим открытием, связанным и с фильмом, и со всеми нами, — я не ответила, и папа взглянул на меня, а потом
