— Бабушка убьет нас обоих, если это повторится.
— Тебе восемнадцать, Тейт. Я знаю, что она переживает, но ты взрослая.
Почему от слов, что я – взрослая, я еще сильнее ощутила себя ребенком?
— Знаю, — ответила я, — но, понимаю, как это звучит, у меня другие обстоятельства.
Я заметила краем глаза, как он кивнул.
— Понимаю.
— Сомневаюсь, что еще кто-то хочет знать, где мы с мамой, но…
Я притихла, и мы остались в тишине. Я мысленно умоляла, чтобы вернулась легкость прошлой ночи, и разговор тянулся без усилий. Вчера было похоже на погружение под теплую воду пруда с осознанием, что можно плавать целый день под солнцем, а потом просто лечь спать.
— Чем ты сегодня занимался? – спросила я.
— Лютер хотел воссоздать обложку «Abbey Road», так что мы нашли пару незнакомых ребят, чтобы они помогли нам изобразить «the Beatles», — он улыбнулся. – Пообедали карри, а потом отправились по магазинам за подарками для Роберты.
— Мой день, похоже, был необычнее, но в конце ты превзошел меня: твои спортивные штаны куда лучше моей пижамы.
Сэм рассмеялся, опустив взгляд, словно не заметил, что надел после ужина. От осознания я будто засияла изнутри. Впервые за день я не стеснялась того, что носила. Единственным минусом первого дня было мое постоянное понимание, что магазины в торговом центре Коддингтауна в Санта-Росе не могли состязаться с модой Лондона. В Герневилле одежда, которую мне покупала мама, казалась современной и броской, но в Лондоне я чувствовала себя старомодной.
Улыбка Сэма стала задумчивой.
— Можно задать вопрос?
От его осторожного тона мне стало не по себе.
— Да.
— Твоя жизнь была счастливой?
Ох, вопрос с подвохом. Конечно, я счастлива, да? Мама и бабушка — чудесные. Шарли — самая лучшая подруга в мире. У меня было все, что нужно.
Но, может, не все, чего я хотела.
От этой мысли я ощутила себя эгоисткой.
Когда я не ответила сразу, Сэм уточнил:
— Я думал об этом весь день. О том, что ты рассказала. Я помню твое лицо на обложках журналов «People» и прочих. Там почти ничего не было сказано о тебе, зато писали о твоем отце, интрижках, и как твоя мама просто… пропала вместе с тобой. А потом я поискал про Герневилль, и место показалось довольно милым. И я подумал: «Может, там им жилось лучше». Как мне с Лютером и Робертой, — он повернулся на бок, подпер голову рукой, как делал прошлой ночью.
— Герневилль милый, но, кхм, не самый лучший, — ответила я. – Он странный. Там живет примерно четыре тысячи человек, и мы все друг друга знаем.
— Это много, по сравнению с несколькими тысячами жителей Идена.
Я уставилась на Сэма. Может, его жизнь была как моя, только на другом конце страны.
— Так ты была счастлива? – спросил он.
— Счастлива вообще или с родителями?
Он не сводил с меня взгляда.
— И то, и другое.
Я покусала губу, думая об этом. Такие вопросы — маленькие провокации. Я редко задумывалась о прошлом, старалась не печалиться из-за папы. Весь мир, казалось, знал его лучше меня. Я думала, что, может, когда подрасту, бабушка не будет против, если я узнаю его лучше.
Я наделала много глупостей – влюбилась в девятом классе в кузена Шарли из Хейворда и написала ему кучу писем; платоническая влюбленность в Джесса, хотя мы оба хотели секса, просто у нас не было возможности уединиться; первые дни влюбленности в Джесса, когда я отдалилась от Шарли, пока она разбиралась с проблемами в своей семье – но я всегда слушалась маму и бабушку, когда они просили меня быть осторожной, скрывать правду о нас, чтобы защитить нас с мамой.
— Ничего страшного, — сказал Сэм пару минут спустя, — если не хочешь об этом говорить.
— Хочу, — я села и скрестила ноги. – Просто раньше молчала.
Пока Сэм ждал продолжения, он тоже сел. Сэм вырвал травинку и водил ею по газону, словно машинкой по сложной полосе препятствий.
Я рассматривала его печальное лицо, пытаясь запомнить.
— Мама с бабушкой замечательные, но не буду врать — сложно понимать, как близки другой мир и иная жизнь, но ничего о них не знать.
Сэм кивнул.
— Это понятно.
— Мне нравится Герневилль, но кто сказал, что в ЛА мне бы не понравилось больше? – я взглянула на него, сердце екнуло. – Только не смейся, ладно?
Сэм посмотрел на меня и покачал головой.
— Не буду.
— С одной стороны, мне хочется стать актрисой, — я ощущала, как эмоции подступают к горлу, как всегда, словно подавляя мою мечту. – Я все время думаю об актерской игре. Мне нравится читать сценарии и книги о съемках. Если бы кто-то спросил меня, кем хочу стать, я бы честно выпалила, что актрисой. Но если я сообщу об этом бабушке, она просто взорвется.
— Откуда ты знаешь? – спросил он. – Ты с ней об этом уже говорила?
— Я пробовалась в школьные постановки, — сказала я. – Даже получила главную роль в одной – «Чикаго» — но бабушка всегда находила повод, по которому не стоило даже начинать. Если честно, график в кафе безумный, но, думаю, бабушка просто не хотела, чтобы мне понравилось.
Сэм прикусил губу, бросил травинку и вытер ладони о штаны.
— Я тебя понимаю, — он притих на пару мгновений. – Я всегда хотел быть писателем.
Я удивленно взглянула на Сэма.
— Да?
— Я люблю писать, — с благоговением признался он. – У меня столько записанных в спрятанном под кроватью блокноте историй. Но выбор для будущего наследника фермы довольно странный.
— Роберта и Лютер знают, что ты пишешь?
— Думаю, да, но я не уверен, понимают ли они, как серьезно я к этому отношусь. Я отправлял короткий рассказ в несколько литературных журналов. Все мне сразу же отказали, но желание, пытаться снова, не отбили.
— Попробуй, конечно, — я старалась скрыть теплоту в голосе, что было сложно, потому что Сэм показывал мне малоизвестную остальным сторону. – Как бы они отреагировали, если бы узнали, что ты хочешь стать писателем?
— Лютер назвал бы это хобби, — проговорил он. – Что-то для наслаждения, но писательством не оплатишь счета. А Роберта, скорее всего, была бы не так оптимистично настроена.
— Если бы я сообщила бабушке,
