Я сухо кивнул.
– Разумеется, обо всем ты будешь немедленно докладывать мне. – Он по-товарищески сжал мое плечо, отчего Жан-Люк, наверное, пришел в ярость. – Мы должны приглядывать за ней, капитан Диггори, дабы она не погубила себя и вас заодно. Я бы и сам присутствовал на допросе, но…
Он не договорил, но я легко уловил смысл. «Но я не выношу эту девицу». Понять его чувства я мог прекрасно.
– Да, господин.
– Что ж, тогда веди ее. Я буду у себя в кабинете, готовиться к вечерней мессе.
В нашей комнате ее не было.
И в ванной.
И в Башне.
И во всем соборе.
Клянусь, я ее придушу.
Я ведь велел ей остаться. Объяснил почему – привел более чем разумные и понятные доводы, – и все равно она ослушалась. Кто знает, какие глупые выходки она собирается вытворить на этот раз – и теперь все они отразятся и на мне. Я буду мужем, который не способен удержать в узде собственную жену.
Кипя от гнева, я сел за стол и стал ждать. И читать про себя все священные стихи о терпении.
«Покорись Господу и надейся на Него. Не ревнуй успевающему в пути своем, человеку лукавствующему».
Разумеется, она сбежала. Как иначе? Она ведь преступница. Любые обеты для нее ничего не значат. Как и мое доброе имя. Я закрыл глаза ладонями, пытаясь ослабить тиски, что уже сжимались у меня в голове.
«Перестань гневаться и оставь ярость; не ревнуй до того, чтобы делать зло, ибо делающие зло истребятся, уповающие же на Господа наследуют землю».
Но ее лицо. Ее синяки.
«У меня много врагов».
Ведь брак со мной просто не может быть хуже подобного? Здесь о ней бы заботились. Защищали бы. Относились бы лучше, чем она заслужила. И все же… Тихий мрачный голос на задворках моего разума шептал, что это, быть может, даже хорошо – что дикарка сбежала. Быть может, мне так будет только лучше. Быть может…
Нет. Я дал этой женщине клятву. Перед Богом. И не стану отказываться от своих обетов. Если она не вернется через час, я пойду и отыщу ее, переверну вверх дном целый город, если потребуется. Если у меня не останется чести, у меня не останется ничего. Я не позволю этой девчонке забрать у меня последнее.
– Какой забавный сюрприз.
Услышав знакомый голос, я резко обернулся и ощутил приступ неожиданного облегчения. Потому что там, опершись о дверной косяк и усмехаясь, стояла моя жена. Она скрестила руки на груди, а под плащом на ней были… были…
– Что на тебе надето? – Я вскочил со стула, в упор глядя ей в глаза и… никуда больше.
Она опустила взгляд и посмотрела на свои бедра – очень заметные и стройные бедра, – а потом легким мановением руки распахнула плащ еще больше. Так непринужденно, будто не понимала, что делает.
– Насколько я знаю, это называется «штаны». Наверняка ты про такие слышал…
– Я… – Я потряс головой и заставил себя собраться с мыслями и посмотреть куда угодно, только не на ее ноги. – Погоди, что за сюрприз?
Дикарка вошла в комнату и мимоходом провела по моей руке пальцем.
– Ты ведь теперь мой супруг, дорогой. Что за женой я буду, если не научусь говорить на твоем языке?
– На каком языке?
– На языке молчания. Ты им отлично владеешь. – Она сбросила плащ, запрыгнула на кровать и вытянула ногу вверх, оглядывая ее. Я уставился в пол. – А я быстро учусь. Мы знакомы лишь пару дней, но я уже могу прочесть в том молчании, в котором ты пребывал все утро, сильный гнев, некоторые сомнения и очевидное беспокойство. Я очень растрогана.
«Перестань гневаться». Я разжал зубы и посмотрел на стол.
– Где ты была?
– Ходила за булочкой.
«Оставь ярость». Я вцепился в спинку стула. Вцепился слишком крепко. Дерево вонзилось мне в кончики пальцев, костяшки побелели.
– За булочкой?
– Да, за булочкой. – Моя жена скинула сапоги. Они глухо упали на пол. – Проспала утренний спектакль, – наверное, потому что кое-кто меня разбудил с ранья…
– Следи за языком…
– С раннего утра, как скажешь. – Она неспешно потянулась и откинулась на подушки. Я все еще сжимал стул, и пальцы сковала острая боль. Я глубоко вздохнул и отпустил спинку. – Мальчик-паж сегодня принес мне весьма неудачное платье – одной из горничных, с воротом до ушей – чтобы я носила его, пока кто-нибудь не соизволит дойти до рынка. Никто особо не рвался туда идти, поэтому я уговорила мальчонку отдать мне деньги, которые Архиепископ оставил на одежду, и взяла на себя смелость купить себе наряд самостоятельно. Остальное доставят вечером.
На платья. Эти деньги были отложены на платья, а не на эту чертовщину. Эти штаны совсем не походили на те грязные, что были на ней прежде. Она явно потратила деньги Архиепископа еще и на то, чтобы ушить их у портного – они подходили ей по размеру, будто вторая кожа.
Я кашлянул. Снова уставился в стол.
– А стражники? Они позволили тебе…
– Уйти? Конечно. Мы ведь пришли к мнению, что я не в тюрьме.
«Перестань гневаться». Я медленно обернулся.
– Я же велел тебе оставаться в Башне.
Я осмелился посмотреть на нее. Это было ошибкой. Дикарка задрала колени вверх и закинула ногу на ногу, выставив напоказ всю нижнюю часть своего тела. Я тяжело сглотнул и заставил себя снова перевести взгляд на пол.
Она прекрасно знала, что делает. Черт подери.
– И ты ждал, что я послушаюсь? – Она хихикнула. Нет, даже насмешливо фыркнула. – Честно тебе скажу, шасс, уйти отсюда было даже слишком легко. Стражники у дверей почти умоляли меня убраться подальше. Видел бы ты их лица, когда я все-таки вернулась…
– Но почему вернулась? – Слова вырвались прежде, чем я смог сдержать их. Внутренне я содрогнулся. Меня ведь это не волновало. Да и вообще это не имело значения. Важно было лишь, что моя жена ослушалась меня. А братья… Придется с ними побеседовать. Явно придется. Эта дикарка была мне поперек горла больше всех, но Архиепископ отдал приказ, и ему следовало повиноваться.
Она осталась. В богатстве и бедности. В болезни и здравии.
– Я же сказала, шасс. – Дикарка произнесла это на удивление тихо, и я осмелился взглянуть на нее снова. Она уже перекатилась на бок и смотрела мне прямо в глаза, подперев рукой подбородок, а другую положив себе на талию. – У меня много врагов.
Ее взгляд не дрогнул. Лицо оставалось бесстрастным. Впервые с тех пор, как я ее встретил, она не источала эмоции всем своим существом. Теперь дикарка как будто… опустела. И эту пустоту изображала намеренно, с осторожностью и мастерством. Она изогнула бровь, заметив, что
