Ведьма боролась, и сила ее была присуща женщине вдвое моложе нее – что уж там, мужчине вдвое моложе нее: она пинала, кусала и била меня всюду, куда только могла достать. Но я был слишком тяжел. Я навалился на ведьму всем своим весом и заломил ей руки над головой – достаточно высоко, чтобы вывихнуть старухе плечи. Затем прижал к ее горлу нож.
Она застыла, когда я наклонился к ее уху, вжимая лезвие глубже.
– Да помилует Господь твою душу.
Она расхохоталась, и этот хохот, громкий и хриплый, сотряс все ее тело. Я нахмурился, отстранился – и замер. Женщина подо мной уже не была старухой. Я в ужасе смотрел, как ее дряхлое лицо становится фарфоровым и гладким. Хрупкие волосы загустели и черной копной заструились по плечам.
Она посмотрела на меня и распахнула губы, ближе приникая к моему лицу. Я не мог ни о чем думать, не мог двигаться и даже не знал, хочу ли, – но все же неким образом успел отстраниться прежде, чем ее губы коснулись моих.
Тогда-то я и почувствовал его.
Ее плотный округлый живот вдавился в мое тело.
Господи.
Мой разум опустел. Я отпрыгнул назад – подальше от нее, подальше от этого существа – и вскочил на ноги. Крики вдали стихли. Тела зашевелились на земле. Затем женщина медленно встала.
Теперь одетая в кроваво-красные одежды, она прижала руку к своему раздувшемуся чреву и улыбнулась.
Ее изумрудные глаза обратились к королевской семье, члены которой сидели на полу кареты, бледные и потрясенные. Они смотрели на нас.
– Мы вернем свои земли, ваши величества, – проговорила ведьма певуче. – Вновь и вновь мы предостерегали вас. Вы не прислушались к нашим словам. Теперь же, уже скоро, мы станцуем на вашем прахе, как плясали вы на пепле наших предков.
Затем она посмотрела мне в глаза. Фарфоровая кожа снова сморщилась, а волосы цвета воронова крыла вновь подернулись сединой. Из прекрасной беременной женщины ведьма снова обратилась в старуху. Она мне подмигнула, и на осунувшемся лице это выглядело жутко.
– Как-нибудь повторим, красавец.
Я лишился дара речи. Никогда прежде я не видел настолько темной магии – настолько беспощадного осквернения человеческого тела. Но ведьмы и не были людьми. Они были гадюками. Демонами во плоти. А я едва не…
Беззубая улыбка ведьмы стала шире, как если бы она прочла мои мысли. Прежде чем я успел шевельнуться – обнажить клинок и отправить ее в ад, где ей было самое место, – ведьма развернулась и исчезла в облаке дыма.
Но перед этим успела послать мне воздушный поцелуй.
Плотный зеленый ковер в кабинете Архиепископа приглушал мои шаги. Окна в этой комнате отсутствовали, а стены были украшены резным деревом. Огонь камина отбрасывал мерцающий свет на бумаги, разложенные на столе. Сам Архиепископ сидел за ним и жестом пригласил меня сесть на деревянный стул напротив.
Я сел. Заставил себя посмотреть ему в глаза. Отбросил жгучий стыд, который разъедал меня изнутри.
Король с семьей сумели сбежать с парада невредимыми, но очень многим это не удалось. Погибли две девушки – одна от руки собственного брата, а другая убила себя сама. Еще десятки казались здоровыми телесно, но в этот самый миг были привязаны ремнями к кроватям двумя этажами выше. Они кричали. Говорили на чужих языках. Не моргая смотрели в потолок пустым взглядом. Священники сделали для этих людей все, что только могли, но я знал – большинство из них в течение двух недель перевезут в больницу для душевнобольных. Тем, кого коснулось колдовство, человеческая медицина очень немногим могла помочь.
Архиепископ смотрел на меня сквозь сложенные домиком пальцы. Холодный взгляд. Поджатые губы. Седина на висках.
– Сегодня ты хорошо справился, Рид.
Я нахмурился и поерзал на месте.
– Простите, господин?
Он мрачно улыбнулся и наклонился вперед.
– Если бы не ты, потерь могло быть куда больше. Король Огюст перед тобой в долгу и поет тебе хвалу. – Архиепископ указал на конверт, лежащий на столе. – Более того, он собирается учинить бал в твою честь.
Стыд у меня в душе вспыхнул жарче. Невероятным усилием воли я заставил себя разжать кулаки. Никаких похвал я не заслужил – ни от короля, ни тем более от своего патриарха. Сегодня я подвел их обоих. Нарушил первое правило братства: «Ворожеи не оставляй в живых».
Я оставил в живых четырех.
Хуже того, я… Я хотел…
Я содрогнулся, не в силах довершить эту мысль.
– Я не могу принять подобный дар, господин.
– И почему же? – Он изогнул темную бровь и снова откинулся назад. Я съежился под его пристальным взглядом. – Ты один не позабыл о главной задаче. Ты один изобличил истинную суть той старухи.
– Жан-Люк…
Архиепископ нетерпеливо отмахнулся.
– Я ценю твою скромность, Рид, но не стоит ею злоупотреблять. Сегодня ты спас много жизней.
– Я… господин, я… – Не способный выдавить больше ни слова, я уставился на свои руки. Они снова сжались в кулаки.
Как и всегда, Архиепископ все понял без объяснений.
– Ах да. – Его голос смягчился. Я поднял взгляд и обнаружил, что он смотрит на меня со странным выражением, прочесть которое я не сумел. – Жан-Люк поведал мне о неприятности, которая приключилась с тобой.
Он говорил мягко, но я слышал разочарование в его словах. И снова стыд захлестнул меня. Я опустил голову.
– Простите, господин. Не знаю, что на меня нашло.
Архиепископ тяжело вздохнул.
– Не тревожься, сын мой. Коварны женские умы – а в особенности ведьминские. Их вероломство не знает границ.
– Простите, господин, но я раньше никогда не видел подобных чар. То существо… было старухой, но потом… изменило свой облик. – Я снова посмотрел на свои кулаки, твердо намереваясь сказать все как есть. – И стало красивой женщиной. – Я глубоко вздохнул и поднял взгляд, сцепив зубы. – Красивой беременной женщиной.
Он скривил губы.
– Матерью.
– Простите?
Архиепископ встал, заложив руки за спину, и стал расхаживать туда-сюда.
– Разве ты позабыл богохульные вероучения ведьм, Рид?
У меня запылали уши. Я резко качнул головой и вспомнил детство, суровых дьяконов, полупустой учебный класс при храме, истлевшую Библию в моих руках.
«Ведьмы не почитают Господа нашего и Спасителя и не признают Священной Троицы – Отца, Сына и Святого Духа. Они воспевают иную троицу, порождение ереси. Триединую богиню».
Даже если бы я не вырос при Церкви, то все равно знал бы об этом – каждый шассер, прежде чем принести присягу, узнает о кощунственных верованиях ведьм.
– Дева, Мать и Старуха, – пробормотал я.
Архиепископ одобрительно кивнул, и я ощутил, как на душе у меня теплеет.
– Воплощение женственности в круге рождения, жизни и смерти… помимо всего прочего. Это, разумеется, святотатство. – Он насмешливо хмыкнул и покачал головой. – Будто Господь может быть женщиной.
Я нахмурился, не глядя ему в глаза.
– Разумеется, господин.
– Ведьмы верят, что их королеву,
