Нет, не готов я ещё к такому плотному общению. Не успеваю за быстрыми сменами чужого настроения, за оборотами речи, за сменой поведения. Привыкать необходимо быстрее, а то наверняка окружающим меня людям странным кажусь. Даже мой друг иной раз после своих шуток поглядывает как-то настороженно, удивлённо, что ли. Моей ответной реакции удивляется? Или её отсутствию? Ладно, просто нужно немного больше времени на полную адаптацию. Память реципиента одно, а личные впечатления и реакции — совсем другое.
Расселись в курилке. Один в один такая же, что и у мастерских, только размерами чуть больше. А-а, припомнил, почему. Именно здесь и происходят так называемые предполётные указания и межполётный разбор. Ладно, летом, а зимой как же? Впрочем, до зимы ещё времени много, начальство что-нибудь придумает. А пока есть время оглядеться.
Я вчера немного ошибся, издалека плохо было видно, что это за домик на невеликом холме, похожий на товарный вагончик. А это как раз и есть с одного входа метеостанция, а с другой стороны караульное помещение аэродромной охраны. Там даже своя курилка небольшая организована, как раз отдыхающая смена крутится, дымит папиросами. За домиком прямоугольный сруб небольшой часовни, побеленной известью, с крестом на маленьком куполе. Чуть сбоку, в стороне от домика, почти у подножия холма выкопан большой погреб, рядом с которым пост с часовым. И высокая, метров десяти, мачта на металлических тросах растяжек с огромным полотнищем обвисшего безвольно флага. Ветра-то нет.
Грузовичок пропыхтел ещё несколько раз туда-сюда, народу у ангаров прибавилось, выкатили аэропланы, механики начали суетиться вокруг них. И в курилке добавилось офицеров, завязался весёлый непринуждённый трёп ни о чём. Правда, без моего участия. Все шестеро пилотов собрались, доктор присоединился к нашей тёплой компании, метеоролог. Командира и инженера ждём. Потихоньку рассматриваю собравшихся. Судя по всему, со всеми у меня ровные приятельские отношения были. Останутся они такими или нет дальше, посмотрим. А пока, на первый уже лично мой взгляд, люди как люди, офицеры как офицеры. Самое главное, врагов и недоброжелателей среди них нет. Такая у меня появилась уверенность. Пока поверю.
Андрей что-то смешное рассказывает, вызывая периодически весёлый смех собравшихся. Задымили папироски, пришлось отодвинуться и пересесть в наветренную сторону.
— Поручик, вы что, после госпиталя курить бросили? — тут же заметили моё демонстративное движение окружающие. И самый молодой из присутствующих в курилке не удержался от любопытства и вопроса. А глаза-то как горят от интереса.
— Правда, прапорщик, правда.
— Как же так, Сергей Викторович? Разве так можно? А традиции? — растерялся Миневич. Да и остальные присутствующие примолкли, вроде и в стороны смотрят, но я спинным мозгом чую, что всё внимание ко мне приковано.
— Понимаете, Николай Дмитриевич, у меня в госпитале было достаточно времени над этим подумать…
А народ-то снова глаза в сторону отвёл. Каждый из них где-то в глубине души не желает оказаться на моём месте в той аварии. Нет, это не страх и не боязнь полётов, иначе бы не летали, просто неосознанная опаска. Отсюда из этой опаски и происходит вся показная авиационная бравада, традиции эти надуманные, дабы показать свою избранность и бесстрашие… Папироски, усы, бороды, позёрство. Скоро начнут в кожаных куртках по городу ходить…
— Решил, нечего здоровье папиросами гробить. Лёгкие у меня одни, других не дадут. Традиции же… Всё должно быть в меру и к месту. Мне вот в госпитале пришлось усы сбрить. Да-да, не удивляйтесь, сбрили, потому как волосы могли в рану на лбу попасть…
Взгляды офицеров переместились на мой изуродованный шрамом лоб, вильнули в стороны. А в курилке-то все примолкли, к нашему разговору внимательно прислушиваются. А то, что это я сам их сбрил, когда немного окреп, так это совсем другое дело и никого оно не касается. Продолжу.
— Это новые отросли за время вынужденного безделья. Но знаете, подумываю их тоже сбрить. Без усов лучше. Отвык я как-то от них.
А почему все взоры переместились на доктора? Это что, настолько выбивается из моего прежнего образа то, что я только что произнёс? Ведь намеревался же молчать, так нет, принесло с вопросами этого прапорщика, пристал, как банный лист к одному месту. Теперь наверняка слушок по роте разнесётся, что после аварии и удара головой о землю у поручика мозги повредились. Да и ладно. Скоро всем не до меня будет, Первая мировая на носу… А вот и командир. Скорее бы в небо, там никто с вопросами не пристанет…
Новая, необмятая кожаная куртка стоит коробом, затрудняет движения. К шлему механики тут же привинтили авиационную эмблему, прикрутили офицерский знак. Для знака места на тулье не хватило, пришлось его почти на макушку крутить. Эмблема больно много места занимает. Двуглавый орёл держит в лапах перекрещенные меч и пропеллер. На груди птицы в круге стилизованная буква «Н», Николай, выходит. Затянул ремень под подбородком, кое-как справившись с неразработанной пряжкой, нашарил глубоко под креслом привязные ремни, вытянул их наружу, вызвав неподдельное удивление механиков. Ничего, привыкайте к моим новым странностям. Ох, чую — слухов ещё больше разнесётся. Да и ладно, одним больше, одним меньше. Отныне без ремней никуда. Кстати, а почему у нас парашютов нет? Вроде бы как их уже должен был Котельников изобрести? Позже поинтересуюсь.
За спиной затарахтел роторный семидесятисильный «Гном», фанерный корпус задрожал, завибрировали, загудели расчалки. Ещё раз на всякий случай покрутил ручкой управления, посмотрел, как ходят элероны, оглянулся на руль высоты. Подвигал педалями. Работают свободно, ход лёгкий. Хватало случаев попадания разнообразного барахла под педали и тросы, приводящего к их заклиниванию. Выпускающий механик дал отмашку, разрешая движение, и тут же побежал к левой законцовке крыла. Так и порулил к укатанной взлётной грунтовой полосе, сопровождаемый с двух сторон механиками.
Видимость вперёд никакая — высоко задранный нос фанерной гондолы закрывает горизонт, приходится наклоняться вбок и так пытаться что-то рассмотреть. Кабинка двухместная, второе место впереди предназначено для наблюдателя, но у нас их пока нет. Всё обещают прислать кого-нибудь из Гатчинской авиашколы, но пока так никого и не дождались. И хорошо, что не дождались. Вряд ли при моей аварии кто-то смог бы уцелеть на переднем сиденье. Его же всмятку разбило от удара о землю, в щепки.
Развернулся с помощью механиков в начале полосы, заодно они
