Распрощался с моряками, загрузили общими усилиями Михаила и взлетели. Самостоятельно он уже мог передвигаться, но доктор настоятельно не рекомендовал ему тревожить рану. Так что моряки и перенесли, и осторожно усадили вахмистра на сиденье. Совсем многострадальный центроплан продавили. На прощание сделал круг над рейдом, помахал крыльями и взял курс на Ревель.
Сели нормально. Подождали механиков, вызвали транспорт, и я отправил Михаила в госпиталь. Несмотря на все его возражения. Пусть врачи осмотрят да повязку сменят. А я напрягу мастерские ремонтом планера. Заодно и мотористы пусть мотор проверят.
А хорошо! Все на нас смотрят как на героев. Только что в рот не заглядывают. Местные воздухоплаватели даже духом воспряли. В отличие от либавских лётчиков. Те наоборот посмурнели, на меня волком поглядывают. И ничего ведь им не объяснишь, не докажешь. Да и ладно.
А быстро слухи распространились. Говорят, даже в столичных газетах какие-то восторженные статьи про нашу безумную атаку напечатаны. Интересно будет почитать.
С делами на аэродроме разобрался, теперь нужно в штаб идти, на доклад командующему. Если он в городе, конечно. С него станет и в поход уйти. Эссен оказался на месте. С удивлением оглядел мою обросшую физиономию. А где мне было бриться? Да и не хотелось, честно говоря. Со щетиной и комары почти не добираются до лица. Вот и пришлось бороду отпускать.
Сначала коротко доложил о выполненных полётах, о проведённой атаке. А потом пришлось более подробно рассказывать, в цветах и красках. В конце свои выводы изложил по эффективности применения бомбового вооружения.
— Это вам, поручик, просто повезло. «Магдебург» брони на корме не имеет. И ваши так называемые бомбы очень удачно легли. Словно сам чёрт вам ворожит. Да не смущайтесь вы своей удаче, словно красна девица! Госпожа удача смелых и наглых любит! — построжел лицом и, выпрямившись, чётко и торжественно произнёс: — За проявленное личное мужество вахмистр Лебедев представлен к серебряному Георгиевскому кресту четвёртой степени. Вы — к ордену святого Георгия четвёртой степени. За атаку на крейсеры и подвиг на поле боя. Поздравляю вас с высокой наградой, господин поручик…
Тихонько приоткрылась дверная створка, и в образовавшийся проём заглянул адъютант. Поймал глазами взгляд адмирала, быстрым шагом подошёл к нему вплотную, наклонился и что-то тихо произнёс. Для проформы тихо, стоим-то мы почти рядом, напротив друг друга. Я не слушал, что именно, потому как не мне сия информация предназначена. Осмысливал награду.
Николай Оттович дёрнул верхней губой, пошевелил усом, отвлекая меня от посторонних мыслей. Кивнул адъютанту:
— Пригласите его превосходительство. Удивительно к месту будет его присутствие, — и вернулся взглядом ко мне. — Я же говорю, черти вам ворожат, поручик. Покровитель ваш так вовремя объявился.
А уж я-то как обрадовался. Наверняка с ним обещанные парашюты приехали. И многие проблемы мне теперь через него будет гораздо легче решать. Хотя бы изготовление бомб.
Стою тихо, молчу, наблюдаю, как два превосходительства друг друга приветствуют. Получается, у них между собой не то что дружеские отношения, но приятельские точно. Такие вещи сразу замечаешь.
— Сергей Васильевич, с тобой мы потом поговорим, а пока дозволь с твоим протеже закончить. Господин поручик, вахмистру Лебедеву мы чуть позже прямо в госпитале крест вручим, а вам… Положено вас перед строем награждать, да в свою роту, я так понимаю… — взгляд на Остроумова, — вы не скоро вернётесь. Поэтому… Смирно!
И на меня просыпался дождь наград. Рад ли я этому? Конечно, доволен, да ещё как. Не зря, значит, стараюсь. Получается, мои старания заметили, оценили, не пошли они коту под хвост. Надеюсь, что не только для себя стараюсь, но и для державы. Должны же в этой действительности от некоторых моих действий и разговоров круги разойтись… Наградили обещанным орденом и в дополнение, что уж совсем неожиданным оказалось, аннинским знаком на кортик за успешно проведённую разведку и предотвращение атаки противника на Либаву. Очень уж наш неравный бой пришёлся в тему неуёмным газетчикам. Подхватили и раздули, сделали сенсацию из нашей атаки на крейсера.
— Победа первая, да ещё такая значимая. И никем не ожидаемая в самом начале войны. «Магдебург» с развороченной кормой на буксире от Либавы утащили. Сам великий князь приказал наградить лётчика за храбрость в том вылете. Как бы вас в столицу не вызвали. Герои сейчас, в самом начале войны, народу нужны. Ну да вы сами всё это прекрасно понимаете. А теперь простите, поручик, дела-с.
И со мной вежливо распрощались.
— Поздравляю, Сергей Викторович, — на бедного адъютанта больно было смотреть. Нет, держался он достойно, но глаза всё выдавали. Он сидит в приёмной, а поручик воюет, ордена на грудь получает. Честная зависть, боевая.
— Благодарю вас, Алексей Владимирович. Вечером придёте? Положено же отметить. Чаю выпьем… — Господи, что я несу? Какое отметить? Своим приглашением хочу ещё сильнее рану лейтенанту растравить? Не дай бог, согласится.
— К сожалению, ничего не получится. Слишком много работы. Бывает, допоздна приходится задерживаться.
— Ничего. Тогда в следующий раз обмоем, — улыбаюсь вежливо, а сам стараюсь облегчения своего данным отказом не выказать.
Сказал про «обмыть» и только после этого сообразил. А существует ли эта традиция здесь? Или нет?
Вдруг я глупость какую-нибудь ляпнул? Но мои слова старший лейтенант принял спокойно, значит, всё нормально.
Тут же в приёмной разобрал свой кортик, прикрепил аннинский знак, собрал. Полюбовались с Ичиговым на результат. Я — потому что красиво получилось и очень понравилось, а лейтенант с той же лёгкой завистью и понятной грустью. Вернул кортик на место, распрощался, потому как и совесть нужно бы иметь. Сколько можно штабному душу своим видом травить? Закрыл за собой дверь и отправился… Конечно же, в госпиталь. Нужно Михаила заслуженной наградой порадовать. Иду, а глаза нет-нет да и косят самопроизвольно на левую половину груди, где рядом со второй пуговицей мундира новенький крест свежей эмалью сверкает. Орёл! Так и кажется, что все встречные-поперечные на мой орден таращатся. Пусть завидуют.
Как ни порывался обрадованный доброй вестью вахмистр сбежать из госпиталя, а ничего у него не вышло. Никто его не отпустил. Оставил его дожидаться награждения и отправился на аэродром. Переоденусь, посмотрю,
