— Ну что же, не пропадать же добру… Томас! Глянь, там перевязочных пакетов нет?
— Тоомас, — педантично уточнил курсант, но от дальнейших препирательств воздержался. Зато буквально через несколько секунд приволок целую сумку, набитую бинтами, ватой и еще черт его знает каким добром. — Вот. Только зачем на него добро переводить?
— Полковнику его сдадим, пускай расспросит, — отозвался Хромов, деловито распарывая на пленном одежду.
— Да что он может знать?
— А вдруг? К стенке мы его поставить всегда успеем. Помогай давай.
— Все равно не дотащим, — фыркнул Ильвес, но послушно перехватил застонавшего немца.
— Дотащим, он жилистый. Хотя выглядит, конечно… Судя по виду, когда его делали, мама не хотела, а папа не старался.
Селиверстов фыркнул, сдерживая рвущийся наружу смех. Ильвес сохранил невозмутимость, но заметно было, что дается она ему нелегко. Втроем они довольно быстро, хотя и не слишком умело замотали немца так, что из-под бинтов торчала одна голова, а потом Хромов повернулся ко все еще толпящимся во дворе школы и с испугом глядящим на освободителей заложникам:
— Ну, и что мы встали? Немцев дохлых не видели? Так насмотритесь еще, война только начинается. Брысь по домам!
Надо же, подействовало. Будто переключили у них что-то в мозгах, и рванули все по домам, только пятки засверкали. Мужчины, женщины, дети… И Селиверстов, провожая их глазами, явственно вздохнул.
— Чего ты? — удивленно спросил Хромов.
— Да там девушка была… Э-эх!
— И чего ж ты тогда терялся? — поинтересовался Сергей, удивляясь, как Селиверстов ухитрился в такой момент еще и на девушек внимание обратить. Впрочем, на адреналине можно словить глюки и похлеще, чем сельская красавица. Лично ему они здесь, кстати, все как на подбор напоминали французскую актрису — ту, что играла лошадь мушкетера.
— Так ведь…
— Подождал бы фриц. Лично мне его самочувствие до одного места, лишь бы на вопросы отвечать мог. Что, очень понравилась?
— Ага, — Селиверстов покраснел, совсем как мальчишка. Из-под маски сурового пса войны разом вылез тот, кем он был на самом деле. Практически юнец… Рядом с ним Хромов, выросший в куда более насыщенном информацией, а главное, циничном времени, почувствовал себя если не стариком, то, во всяком случае, умудренным опытом мужчиной. И смотрел на товарища с нескрываемой усмешкой. Как здесь все просто. Один взгляд — и все, голову потерял. Впрочем, те же медузы и без мозгов живут миллионы лет. Собственно, это обстоятельство дарит людям надежду.
— Закончим — попробуй найти. Может, и получится. И хорош краснеть и мяться. Женщины любят мужчин сильных и уверенных в себе.
— Но…
— Запомни, главное — не унывать. На собственных соплях очень легко поскользнуться. Если и впрямь очень постараешься — найдешь.
— Ну, а дальше?
— Сам думай. И вообще, меня не интересуют ваши сексуальные фантазии. У меня своих достаточно. Все, помогай давай.
Подхватив раненого, они подтащили его к грузовикам, благо обе транспортные единицы остались на ходу. Даже колес не попортило, только в бортах осколками наделало пробоин. Вот только немец к транспортировке оказался не готов, хрипло вскрикнув и открыв мутные от боли, глубоко запавшие глаза.
— Больно? Ну, ничего, терпи. Вам за это деньги платят.
— Командир, как ты можешь быть таким циником? — все же то, что было нормой для человека из будущего, Селиверстову казалось не то чтобы диким, а, скорее, непривычным.
Хромов пожал в ответ плечами:
— Я такой, какой есть. И не жди от меня сочувствия к врагу. Я его еще в младенчестве пропил. На пару с совестью, которую на карандаш сменял.
Селиверстов лишь головой мотнул, однако комментировать не стал. Хотя наверняка нелегко ему — все же, как ни крути, в этом времени много стереотипов. О том же классовом братстве, например. И умом-то понимает, что перед ним враги и что стреляет в него какой-нибудь немецкий рабочий, но вбитые намертво «истины» о том, что рабочий — это обязательно свой, товарищ, наверняка толкают под руку. И если в бою работают рефлексы, то после него — рефлексии. Впрочем, это пройдет. И размышляя о столь высоких материях, Хромов перестал смотреть вокруг… А зря!
— Ложись!
Вот он минус для не служившего в армии студента. Солдату при грамотно построенном обучении в голову буквально вбивается: команды выполняются не задумываясь. Хромову же вначале потребовалось осознать и понять — за время, проведенное в этом мире, полезных рефлексов добавилось, но гражданскую сущность они еще до конца не перебороли. В следующий миг Селиверстов как живой таран сбил его с ног, и лишь несколько секунд спустя пришло понимание, что обдавший голову ветер — след от пули, прошедшей совсем рядом, может, в паре сантиметров от виска. А грохот выстрела он так и не услышал.
— Где? — злобно прохрипел Сергей, перекатом уходя под защиту грузовика.
— На каланче…
Хромов высунулся, быстро посмотрел на высокую, еще дореволюционной постройки башню обзора местных брандмейстеров и тут же ушел назад. Вовремя — песок там, где он был за секунду до того, взрыла пуля. Хорошо стреляет, гад… Но что хотел, он все же увидел — и место, где засел противник, и, главное, шустро крадущегося к каланче Ильвеса. Тоомас выбрал достаточно удачный маршрут, оставаясь в мертвой зоне, да и вообще стрелок вряд ли его заметил. Все же курсанта явно учили на совесть.
— Отвлекаем…
Лишний раз объяснять Селиверстову не потребовалось. Высунулся на секунду, дал короткую очередь куда-то в сторону цели и тут же спрятался. Кланг! В тонком металле борта появилась дырка, не предназначен грузовик для противостояния пулям. Хотя и выстрел точностью не отличался, промах на полметра, не меньше — стрелок явно занервничал.
Хромов тут же высунулся. Трижды выстрелил, благо «светка» позволяла не терять время на передергивание затвора, и тоже нырнул в укрытие. Ответная пуля свистнула выше. Нормально…
Они повторили это еще несколько раз, а потом с колокольни раздался вопль, и, высунувшись, Хромов
