– Сейчас сделаю. Это некоторое время займет, – пробормотал он, погружаясь в работу и не видя разочарованного лица подруги.
Спустя пять минут Эмма встала и, коротко пробормотав, что еще немного пройдется, вышла из домика. Аркадий, не отрываясь от телефонов, молча кивнул.
Сквозь разбитое окно слышались веселые крики, смех и музыка…
Глава VII
Диспетчер Виолетта Екимовна, чуть нахмурившись, смотрела на только что принятых на работу выпускников ИХИ, сидевших перед ней полукругом, – она переводила взгляд с одного лица на другое, останавливаясь на каждом на долю секунды, а потом снова двигаясь дальше. По Эмме Веденеевой и Любиму Маевскому она скользнула глазами быстро, как по старым знакомым. Правда, на стоявшем рядом с Эммой Аркадии Светильникове Виолетта задержалась немного дольше, чем на всех остальных, и он даже успел испугаться, что сейчас она припомнит их троице нештатную ситуацию на их последнем задании и заявит, что отказывается с ними работать. Диспетчер нахмурилась еще сильнее, словно подтверждая его опасения, однако затем заговорила совсем о другом:
– Вы, наверное, ждете от меня сейчас какой-нибудь пафосной речи о нашей – а теперь и вашей – героической работе и ее важности для всего мира. Ждете всяких там «без прошлого нет будущего, теперь в самом прямом смысле», как любят вещать на телевидении наши большие начальники. Но я вас разочарую, и это будет первое из очень многих разочарований в вашей жизни. Вы будете заниматься самой обычной работой, основную часть времени скучной, рутинной и изредка тяжелой и опасной.
По сидящей перед ней веренице молодых коллег словно пробежала легкая волна, парни и девушки переглянулись, пожимая плечами. Все, что она говорила, они и так знали – по лекциям в институте, а некоторые и по собственному опыту. Виолетта, однако, продолжала, не обращая внимания на их недоумение:
– Хотя это не самое главное. Если кто-то из вас считает нашу работу героической и романтичной, что ж, думайте пока так, рано или поздно вы все равно все поймете. Но вот что вам всем точно необходимо, так это научиться отстраненно относиться к тем, кого вам придется забирать из прошлого. Там, в других эпохах, вам нельзя думать о них, как о живых людях… живых младенцах. Там и они, и все остальные должны стать для вас просто объектами, с которыми вы работаете. Одни объекты вы забираете оттуда, от других прячетесь – и все. Когда вы вернетесь сюда, можете сколько угодно сюсюкать с детьми, навещать их и играть с ними. Можете даже кого-то из них усыновить, если у вас появится такое желание. Но так можно вести себя здесь. В двадцать третьем веке. А в их родных эпохах, там, где они должны были умереть, никаких эмоций к ним остаться не должно. И к тем, кого вы не можете забрать оттуда, – тоже.
С этими словами женщина вновь повернулась к сидящим рядом Аркадию и его друзьям и теперь грозно посмотрела на Любима с Эммой. Девушка, не выдержав ее взгляда, отвела глаза, Маевский же и бровью не повел, что заставило Виолетту чуть заметно скривить губы.
– Относитесь к людям прошлого так, как врачи относятся к своим пациентам! – повысила она голос, вновь окидывая взглядом всю группу. – Они – люди циничные и всегда помнят, что кого-то могут вылечить, а кого-то нет, кто-то у них выживет, кто-то умрет… И не переживают из-за этого, потому что если врач начнет привязываться к больным и расстраиваться из-за них, он никого не сможет лечить. Так и вы, если поддадитесь эмоциям, если начнете кого-то жалеть и пытаться помочь всем, кого видите, то не сможете помочь никому. И хорошо, если не пострадаете сами и не подведете своих коллег, которые окажутся там вместе с вами.
– Но ведь возможны исключения? – внезапно поднял руку Любим. Его голос звучал совершенно нейтрально, и, хотя все остальные повернулись к нему, с удивлением и любопытством глядя на того, кто решился перебить старшую коллегу и начальницу, истинный смысл вопроса поняли только Эмма и Аркадий. А также, само собой, Виолетта.
В ее голосе, когда она начала отвечать дерзкому молодому человеку, было столько льда, что все, кроме него, невольно поежились от холода.
– Если и возможны, господин Маевский, то они только подтверждают правило, – отчеканила диспетчер и отвернулась от Любима и его друзей, обратив взгляд на других новых сотрудников. – Теперь идемте со мной. Я покажу вам наш корпус, все его помещения. Некоторые из вас кое-что уже видели, но им тоже лучше еще раз везде побывать, чтобы потом не путаться в этажах и коридорах. Тем более что потом большинству из вас придется почти все время сидеть в одном и том же кабинете и в лучшем случае видеть только свой этаж. Ну, и иногда – зал переброски, но только на экране компьютера.
Под конец последней фразы ее голос немного смягчился, и выпускники с энтузиазмом закивали. Предложение осмотреть еще раз все здание заинтересовало даже тех, кто уже проходил там практику. Тем более что никто из сотрудников еще не бывал во всех помещениях корпуса.
– Тогда – за мной! – скомандовала диспетчер, и на ее лице даже появилась еле заметная улыбка. Она направилась в конец коридора к площадке с лифтами, и аккуратный ряд вчерашних студентов, вскочивших со стульев, мгновенно превратился в нестройную толпу и потянулся за ней.
– Похоже, грымза тебе теперь будет постоянно про тот случай напоминать, – прошептала Эмма, потянувшись к уху Маевского и одновременно придерживая его за руку, заставляя идти медленнее, чтобы немного отстать от группы. Светильников, заметив ее маневр, тоже сбавил скорость, прислушиваясь к тихому разговору друзей.
– Не будет, – так же шепотом отозвался Любим. – Я вчера ездил в интернат, куда тех детей с «Титаника» из больницы перевели. С ними все хорошо, а старшей девочке сказали, что она теперь будет жить в новом месте, и она поняла.
– А как же… что же… о родителях она не спрашивала? – посерьезнев еще сильнее, уточнила Веденеева.
– Ей сообщили, что ее мать умерла, – и она тоже поняла… ну, насколько это может понять ребенок в пять лет, – отозвался Маевский. – Но главное, что она нормально себя чувствует, нормально с людьми общается – а значит, дети старше двух лет могут прижиться в другом времени. И поэтому их тоже можно забирать из прошлого, понимаете?
– Это ты так думаешь.
