– Не глупо?
Ли покачал головой. И когда его лицо вдруг исказилось от боли, я все наконец поняла.
Его стиснутые кулаки, молчание, опущенная голова. Ли вовсе не собирался дезертировать.
Он искал в себе силы остаться и нашел их, как я и думала.
* * *Когда он подошел к чулану на третьем этаже, чтобы забрать снаряжение, приготовленное для побега на Новый Питос, то обнаружил, что их пути снова пересеклись. Она была внутри. И плакала за закрытой дверью. Он и раньше слышал, как она плачет, но так она плакала впервые. Она не была напугана, и ей не было больно. Но в ее рыданиях звучало отчаяние.
Стоя у двери, он подумал: «Я могу прийти позже, когда она уйдет».
Потому что понимал, что если сейчас переступит порог, то уже никогда не уйдет. Не станет забирать рюкзак или провизию. И никуда не убежит. А просто сядет рядом с ней и сделает единственное, что ему оставалось сделать. Станет утешать ее.
Он вспомнил наставления отца и попытался убедить себя: она крепостная крестьянка. Она ничего для него не значит.
Но, продолжая убеждать себя в этом, он все-таки распахнул дверь.
Она съежилась у противоположной стены, где обычно сидел он, уткнувшись лицом в колени и закрыв ладонями голову. И против своей воли он опустился вниз, уперся ладонями в пол и потупился.
Он ждал, что она заговорит, потребует извинений и заставит его произнести слова: «Они этого не заслужили». И он произнес бы эти слова. Да, он возненавидел бы за это себя, и ее, и отца, но он произнес бы их. Она победила.
Но она не просила его ни о чем говорить.
Он услышал, как скрипнули половицы, когда она подвинулась вперед, а затем ощутил, как она обхватила его руками и потянула к себе. Она зарылась лицом в его рубашку, так сильно прижимая к себе, словно боялась, что он исчезнет.
Из ее груди вырвалось приглушенное рыдание, и он понял, что не он один считал себя побежденным.
Он крепко обнял ее и начал произносить слова, которые никогда и никому не говорил, лишь слышал их от других: «Не плачь. Все позади. Я с тобой». Она сильно похудела. Он видел на ее теле синяки, оставленные другими детьми, и чувствовал свою вину. Запасы, за которыми он пришел, так и остались лежать в углу. Он не обмолвился ни словом о том, что собирался сделать. Он обнимал ее, пока она не уснула, а когда проснулась, они вместе отправились на поиски еды.
И больше он никогда не упоминал о путешествии на Новый Питос.
А она не спрашивала.
И хотя он не признавался себе в этом, но в тот день он впервые старался не думать о своей семье. Он оттолкнул от себя воспоминания о них и лишь спустя несколько месяцев понял, что начал их забывать.
ЛиПрошел день с нашего разговора на крепостном валу. Энни сидела напротив меня за столом на занятиях с Атреем. Когда Первый Защитник попросил нас предложить тему для обсуждения и я поднял руку, наши взгляды встретились. И я предложил тему, которую никогда не затрагивал раньше: я спросил о старом режиме.
– Почему новый режим лучше старого? – Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы произнести эти слова.
Услышав мой провокационный вопрос, Атрей откинулся на стуле, ласково улыбаясь.
– А это так? – спросил он.
– Конечно, – откликнулся Кор, считая оскорбительным другой ответ.
– Почему?
– При новом режиме появились справедливые суды, – ответил Кор. – Экономика, опирающаяся на торговлю, которая поддерживает средний класс. Универсальное образование. Возможность преуспеть в жизни без оглядки на происхождение. Сравните все это со страшилками про старый режим. Мы ведь все их слышали.
Атрей медленно кивнул.
– Я уверен, что вы все их слышали. А многие и жили в них. – И хотя намек не был явным, я вдруг остро ощутил в комнате присутствие Энни. Я представил, как Кор избегает смотреть на нее, а Пауэр, наоборот, уперся в нее пристальным взглядом. Однако ее лицо было бесстрастным. – Кроме этих страшных историй, – продолжил Атрей, – что еще вы можете рассказать об их промахах?
На этот раз мы с Энни вместе подняли руки.
После турнира Четвертого Ордена я принял решение не вступать в дискуссии, если Энни тоже хотела участвовать. Но сегодня поднял руку, встретившись с ней взглядом. Ее зрачки слегка расширились, и она слегка приоткрыла губы.
«Мне это необходимо».
Она опустила руку.
– Ли?
Вцепившись в край стола, я заговорил, тщательно подбирая слова. Мне предстояло вместить в несколько фраз о трудной правде годы чтения, домашней работы и коллективных обсуждений в аудиториях.
– При триархии тысячи людей умерли от нищеты и голода. Драконорожденные наслаждались жизнью, закрывая глаза на голодающий народ, потому что так им было удобно. В то время не существовало никаких законных ограничений для высших сословий, что позволяло оправдывать их жестокость, и все несправедливости, что они творили, можно было оправдать их происхождением.
Краем глаза я заметил, что Энни заерзала на стуле.
Атрей кивнул.
– В самом деле. А разве такая разнузданная власть не могла не привести к коррупции? В чем ты видишь главный изъян, Ли, предпосылку к гниению всей системы изнутри?
Я кивнул. Я понял это с того момента, как начал размышлять над подобными вещами.
– Их власть передавалась по наследству.
– Именно. Власть никак не согласуется с достоинством. И эту пропасть – между властью и достоинством – с самого начала пытались уничтожить те, кто жил под гнетом драконорожденных. – Атрей широким жестом указал на «Аврелианский цикл», лежавший на столе, чтобы на него в любой момент можно было сослаться о время занятий. – Они обладали величием. Но это величие шло рука об руку с высокомерием, которое, в свою очередь, породило коррупцию, за которой последовал крах всей системы.
– Ну а теперь? Чем вы отличаетесь от них?
Пауэр тут же самодовольно откликнулся:
– Мы этого заслуживаем.
Ирония, прозвучавшая в его ответе, не укрылась от Атрея, и на его губах промелькнула едва заметная улыбка.
– Неужели?
– А разве нет?
– Это зависит от вас, – ответил Атрей. – Вы будете достойны этой власти только в том случае, если станете вести себя добродетельнее, чем те, кто правил раньше. И сейчас, как никогда, важно не забывать об этом перед лицом того, что может произойти.
Подняв голову, я увидел, что Энни не сводит с меня сверкающих глаз.
* * *Тиндейл проводил рабочие часы в лицейском отделе литературы. Я поспешно направился туда, собираясь сообщить ему о своем отказе, пока моя решимость не поколебалась.
Я понимал, что как только из Нового Питоса придет ответ, мне будет сложнее произнести эти слова, хотя их ответ уже не мог повлиять на мой.
Мне предстояло испить эту чашу до дна. И она будет горькой. И в зависимости от того, какой ответ привезут Крисса и
