– Верно! Оно завсегда так! – подхватили несколько голосов. – Как назло прямо!
Медвежья тема вызвала среди рабочих оживление. Все принялись вспоминать разные истории, связанные с этим животным. Рассказали, как у горняков, копавших канаву на золото (здесь говорили не «копать», а «бить»), медведь уволок котомку с продуктами и тут же неподалеку принялся нахально, с чавканьем их уплетать. В свою очередь Герасим вспомнил, как на его охотничьей делянке медведь повадился шастать на лабаз[29]. И Герасим несколько ночей караулил вора, сидя с ружьем в засаде. Но когда разбойник явился, в кромешной тьме охотник лишь ранил его.
– Поверишь, нет?! – оглядел рассказчик слушателей. – Убёг, подлец! Убёг – веточка не хрустнула! Уж как я ни прислушивался – ни хоть бы что. Тишь! А развиднелось как – я по следу. И что ты думаешь? Он на брюхе в гору уполз – по кровяному следу видать было. На горке схоронился, разбойник, отлежался и дальше побёг. Обхитрил меня. Однако на лабаз боле не наведывался. Верно сейчас сказывали: шкодливый зверь. У-у-у, крепко шкодливый! – потряс детина бородой.
Димке нравился Герасим. При всей его громадной фигуре и грубой физиономии с неухоженной бородой, глаза его были хорошими, добрыми. В каждом его, даже самом малом, движении чувствовалась могучая сила, но сила эта тоже была не злой.
– Ну что, подкрепились? – повернулся к Димке Обручев. – Пейте вволю. У нас до вечера еще половина маршрута, а чай в экспедиции – вещь незаменимая. Человек после чая становится бодрее, и ему веселее работается.
– Истинная правда! – подтвердили несколько голосов.
Черный плиточный чай был необыкновенно душистым. Это казаки бросили в кипяток листья дикой черной смородины, которую Димка тоже встречал на склонах и которую в отряде Обручева называли каменушкой.
Сказанное Владимиром Афанасьевичем о чае Димка невольно сравнил с предложениями в отряде Шмырёва совсем отказаться от дневной чаёвки, чтобы сделать больше работы.
Глава 18. Окаменевшая рябь
Чай действительно прибавляет силы. Димка смог скоро в этом убедиться. Меньше чем через два часа Обручев и он очутились на гребне хребта, который снизу казался высоченным и недосягаемым. Сам гребень, правда, предстал совсем не тем острым гребнем, каким он виделся снизу, а широкой каменной грядой, уходящей волнами в одну и в другую стороны.
Куда ни глянь – повсюду громоздились горы, и каждая как будто старалась вытянуться выше других.
– Экая благодать! – воскликнул Обручев, оглядываясь. – Горы возвышают дух человека, говорят ему, что он не зря пришел на эту землю. Вон, – указал он рукояткой молотка на многовершинную каменную громаду, – плоскогорие, под которым мы вас встретили, мой юный помощник. Узнаёте?
Глядя на отдаленный горный кряж, юный помощник пригорюнился. Ведь вместе с этими гольцами отдалилась от него и единственная связь с тем временем, в котором он жил. Если только она, эта связь, не оборвалась еще раньше.
Гребень, на который они забрались, был завален крупными, как сундуки, глыбами и плитами. Геолог ударил молотком по одной такой плите. От нее откололась плитка потоньше. Откололась она не по ровной трещине, а по волнистой. Поверхность отбитой плитки была как будто собрана в мелкие, но широкие складочки.
– Обратите внимание, драгоценный Дмитрий, на это творение природы, – ученый любовно провел по складочкам ладонью. – Перед вами окаменевшая рябь. Да-да. Подобную рябь можно видеть на мелководье нынешних озер или морей, на дне ручьев и речек и даже на суше – в пустыне на поверхности песков. Однако перед нами рябь древняя.
– Как же она сохранилась? – выразил недоумение Димка. – Ведь прошло столько лет, что она даже окаменела.
– Именно! – воскликнул наставник. – Сотни миллионов лет! Сохраняются такие отпечатки, конечно, далеко не всегда. Это, можно сказать, счастливая редкость. Для их сохранения необходимы особые условия. Положим, происходит опускание участка земли, и водоем становится глубже. И если следы ряби не размылись, то сверху на них оседает уже более тонкий осадок – глина, ил. Через множество веков эти осадки отвердеют, спрессуются, глина и ил превратятся в сланцы[30], песок – в твердый песчаник. Затем они будут подняты геологическими силами на высоту. И эти слои, наподобие слепков, отделятся друг от друга сами собой или при ударе молотка. Так вот, по этим окаменевшим знакам геолог расшифровывает историю Земли. В нашем случае можно заключить, что много миллионов лет назад на этом месте плескалось море.
Димка огляделся. Да, он готов был допустить, что миллионы лет назад тут было что-то другое, но море… На такой высоте!..
– А вот тут, где мы с вами сейчас стоим, мой друг, – убежденно говорил геолог, – в прибрежной зоне, находилось устье ручья или речки. По характеру ряби мы могли бы даже сказать, откуда эта речка текла: более крутая сторона грядок всегда обращена в направлении течения. Вы это сами можете наблюдать на дне современных ручьев и речек. Понаблюдайте при случае!
Димке захотелось сейчас же понаблюдать, но все ручьи и речки остались далеко внизу.
– В результате, – продолжал учитель, – мы можем установить, где в те давние времена находилась суша, а где простиралось море.
– А для чего нам знать – где море, а где суша? – спросил слушатель. – Мы ведь все равно уже не найдем это море.
– Моря мы, конечно, уже не найдем, – согласился Обручев. – Но такое понимание может нам кое в чем пособить. К примеру, мы обнаружили следы древней россыпи золота. А зная, откуда текли те прежние речки и ручьи, мы сможем понять, откуда они несли это золото.
Димка потрогал рукой мелкие каменные волны, которые намыла когда-то вода. Намыла еще тогда, когда геологов, да и вообще людей не было на земле в помине. Ни той речки, ни того моря – ничего с тех пор не осталось, а рябь осталась, вот она. Чудеса! На миг Димке вообразилось то древнее море, бьющееся о скалы, наполненное необычными морскими существами. И теплые дожди, размывавшие берега. И речки, несущие золотой песок. И бродившие по берегам чудища, динозавры. И ни одного человечка…
– И обратите внимание, Дмитрий, – прервал ученый Димкины видения. – Вот на этом сколе мы видим острые гребешки и широкие впадины между ними, как это наблюдается и в нынешних водоемах. А вот на этом слепке – все наоборот: впадины острые, узкие, а валики широкие.
– Ну, это и ежу понятно, – легко догадался Димка. – Этот слой нижний, а тот верхний.
– Верно! Хотя еж, смею предположить, вряд ли догадался
