– Ну-кось, приподнимись-ка, – попросил он, подсовывая под Димку кошму и тяжело дыша, точно кошма эта весила килограммов двадцать.
В это время из грязного и сырого Димкиного заплечного мешка Герасим достал бараньи мослы́, а также образцы пород в мокрой бумаге и куски жильного кварца. Димка глядел на эту кучу, и ему не верилось, что весь этот груз приволок он и что сегодняшний путь не примерещился ему вот сейчас у костра.
– Как Афанасьич? – спросил у него кто-то из рабочих.
– Ждет, – ответил Димка коротко, как бывалый таежник.
– Завтра будем наверху, беспременно, – твердо молвил Герасим. – В полдня с Божьей помощью добежим.
Большинство уже отправились в палатки устраиваться на ночлег. К Димке подсел молодой казак Николка.
– Митрий Ликсеич! – широко улыбаясь и ероша свою вихрастую голову, проговорил он нараспев. – Вот чего, того-этого… Уважь наконец, разреши спор.
Мальчишка насторожился:
– Какой спор?
– Мы тут давно промеж собой толкуем… этово… насчет твоего происхождения, значит…
Благодушное Димкино настроение улетучилось.
– Оно вот в чем вопрос… Выговор твой какой-то не нашинский, того-этого… не совсем русский, что ль… И одёжка чудна́я. Сапоги тож вон экие диковинные. Кто сказывает, будто из-за границы ты пожаловал, а кто – будто из ссыльных поляков ты, из поселения убёг.
– Да каких поляков! – встрял еще один казак. – Знаем мы поляков, видали. Не таковские они.
– Ты уж нас рассуди. Любопытство одолело, – сказал, как бы извиняясь, еще кто-то.
Димка почувствовал себя неуютно. Что он мог ответить на это? Если уж он не открылся Обручеву, то этим простым, необразованным людям открываться было бы совсем глупо. Но и молчание, как он понимал, рождало еще большее подозрение.
Выручил его, совершенно нежданно, вечно хмурый и сердитый повар Ефим Кузьмич.
– Что привязались к мальцу́, пиявки?! – встал он между Димкой и казаками. – Сами на биваке полёживаете, а парень по горам весь день хаживал, мяса вон приволок сколь! Дров наносили бы на утро, чем попусту языками-то чесать!
– Что скажешь, Ликсеич? – поднимаясь, лукаво проговорил Николка, сторонясь, однако, Кузьмича.
– Я уже говорил, что из Питера я, – пробормотал Димка. – Там, где я живу, все так разговаривают и так одеваются.
– Афанасьич, однако, не таков, – не принял его ответ Николка.
Глава 32. Руда
После того как Димка и Герасим добрались на другой день до Обручева, после того как они довершили многодневный маршрут и воротились в бивак, отряд опять снялся и сделал большой переход вниз по реке, а затем два дня поднимался по ее порожистому притоку. Стоянку устроили под склоном широкой, почти безлесной возвышенности.
– Мы обошли по дуге тот горный кряж с гольцами, под которым вас встретили, дорогой Дмитрий, – сообщил Димке Обручев. – За все это время, как вы знаете, мы не обнаружили никакого другого отряда, ни вообще кого-либо из людей. Сибирь – дикое, почти необитаемое место на земле. Придется вам, молодой человек, и дальше путешествовать с нами. Как вы на это смотрите?
Димка промолчал. Ему, конечно, хорошо и очень интересно было путешествовать с отрядом этого большого ученого и необыкновенного человека, но… Но все-таки он не прочь был бы уже вернуться в привычный ему мир, в свое привычное время.
Иной раз, проснувшись на рассвете и еще не открывая глаз, Димка ждал, что сейчас услышит ворчливое брюзжание Фомича, боевой рык Григория Борисовича, сибирский говорок Ивана и деловитый, но мягкий голос Алёны. Но нет: он слышал фырканье лошадей, басистые голоса казаков и рабочих да неумолчный шум реки или ручья.
Как, каким путем мог бы он вернуться в свой век? И возможно ли это вообще? Если то, что сейчас его окружает, что с ним происходит, в самом деле подобие миража, то почему он не растает, этот затянувшийся мираж? Или миражом был тот, привычный Димке, мир и он исчез навсегда? Ответа на эти вопросы Димка не находил.
– Завтра у нас днёвка[70], – поделился с ним планами Владимир Афанасьевич. – Простоим мы на этом месте дня два. Тут следует хорошенько поработать, поскольку где-то здесь, судя по записям, находили цинковую руду. Между прочим, в тех образцах жильного кварца, что вы изволили принести, наш стойкий Дмитрий, я разглядел в лупу несколько крупиц золота. Вы удачливы. Это для исследователя неплохое свойство. Удачи без труда, разумеется, не бывает, но трудолюбие у вас также имеется. Мое вам почтение, начинающий геолог!
Похвала самого Обручева – это ли не стоило тех мук, что претерпел Димка, когда полз на четвереньках с грузом через отроги? Да он ради этой похвалы прополз бы еще десять раз по столько же!
На другой день Владимир Афанасьевич обрабатывал собранные за последние дни материалы; сгорбившись над вьючным ящиком, он рассматривал в лупу образцы, записывал что-то в тетради. Рабочие занимались хозяйственными делами – стирали, чинили одежду, сушили сапоги и смазывали их растопленным салом. На разостланном брезенте были рассыпаны для просушки подмокшие во время дождей и наводнения сухари и галеты. День был облачный, но без дождя и ветреный, поэтому все хорошо подсыхало.
Димка тоже занялся починкой. Длинной, слегка ржавой иглой, выданной ему Герасимом вместе с толстой лохматой нитью, он зашил разорванное голенище своего сапога. К старым латкам добавился еще и длинный кривой шов. Зато как приятно было надеть своими руками починенную обувь, ощутить сухую ткань портянок! Потом он угостил сухарем Лешего, и конь на этот раз взял у него с ладони угощение теплыми влажными губами и благодарно тряхнул длинным серым чубом.
Чем бы еще заняться? День только начинался, и Димка решил осмотреть местность. Обручев не стал возражать.
Склон горы, под которой был разбит бивак, порос у подножия сырым мхом, багульником и редкими елями. Выше шла россыпь камней, частично покрытых ягелем, все еще мокрым после дождей, кое-где пошевеливали лапами кусты кедрового стланика. Поднимаясь в гору, Димка намеревался взглянуть с высоты на новые окрестности их стоянки. Склон был некрутой, подниматься было легко, и мальчишка скоро очутился довольно высоко. Внизу отлично видны были пирамидки трех палаток, дымок от костра и вьющийся ручей. За ручьем, прямо напротив, щетинились тайгой горы, обрезанные спереди серыми обрывами.
Исследователь собрался уж было пуститься в обратный путь, как выше, за небольшим перегибом склона заметил какие-то странные кучи камней, убегающие цепочкой вверх. Приблизившись, он наткнулся на траншею. Глубина ее была где ниже, а где и повыше Димкиных коленей. На дне
