В каком-то месте он наткнулся на старое пожарище, поросшее иван-чаем, и острый обугленный сучок лежащего дерева распорол ему голенище сапога.
«Так ему и надо, этому сапогу! – злорадно подумал мальчишка. – Пусть и ему достанется!»
Скоро Димке стало казаться, что эти обрывы и эти склоны не кончатся никогда и будут сопровождать его до старости. Однако в какой-то момент ситуация переменилась.
Он брел походкой зомби по верху отрога. Впереди как будто стало просторнее. Мальчишка миновал крайние деревца, и перед ним открылась голая каменная россыпь. Обученный Владимиром Афанасьевичем, Димка сообразил, что здесь сменились породы. Растения любят не всякие породы – на одних они растут хорошо, на других плохо. Но Димке хотелось думать, что породы сменились, чтобы облегчить ему путь.
Вскоре наметился пологий спуск, и впереди, не слева, где оставался ручей, а именно впереди показались отдаленные горы. Значит, недалеко устье ручья. Перед теми горами – река и их стоянка! Это совсем уже недалеко!
Мальчишка постарался шагать быстрее, но вдруг словно споткнулся. Под ногами у него поблескивали в лучах закатного солнца крупные куски сахаристого, ноздреватого, присыпанного желтой охрой кварца.
«Золотоносный жильный кварц. Гидротермальный, – шевельнулось у него в мозгу. – Точно такой, какой показывал Владимир Афанасьевич… Что, если тут золотое месторождение?»
С несказанным облегчением Димка сбросил на камни мешок и, отдышавшись, запихал в него два больших куска жильного кварца, которые едва влезли. И только после этого он обнаружил свою оплошность. Поднять поклажу ему было уже не под силу, как он ни тужился. Даже выброси он эти два камня, вряд ли бы это что-то изменило. И как назло – ни одного, даже самого захудалого деревца вокруг, за которое можно было бы ухватиться и помочь себе встать.
Протащив мешок волоком метров сорок, он достиг начала склона и упал ничком перед ним рядом с вещмешком. Где-то, совсем недалеко, ждал его бивак, люди, костер… Но ему уже было не преодолеть эти последние полкилометра или километр.
Глава 31. Последствия стихии
Так пролежал он, наверное, с четверть часа, а может, и целый час. Первая его мысль, когда он снова открыл глаза, была такая: что, если бы его сейчас увидел Владимир Афанасьевич? А еще ужаснее, если бы его увидела одноклассница Полина… Увидели бы его, вот так валяющегося, точно дохлый тюлень. Да и не только перед Полиной и перед Обручевым было бы стыдно так валяться – перед любым человеком было бы стыдно!
Димка собрал в кулак всю свою волю и приказал себе встать. Результат его не порадовал: он лишь слабо пошевелился. Но что это? Знакомый ему стеклянный звон и похрустывание. Этот звон и похрустывание он слышал и тогда, когда тащил волоком свой груз, но тогда он не обратил на это внимания, считая, что звенит у него в голове от усталости. Теперь же он вспомнил: липариты, породы с вулканическим стеклом. Это они так звенят и потрескивают, словно битая посуда. Димка приподнял голову. Вниз тянулись бледно-лиловыми ручейками языки осыпи…
Ухватив лямки своего мешка, Димка прополз несколько метров по склону – туда, где откос становился круче. И каменная осыпь как будто догадалась, что от нее ждут, и медленно, почти что ласково, повлекла его вниз.
Димка уселся поудобнее и, держа рядом вещмешок и перебирая ногами для подбадривания осыпи, поехал под гору. Почти как на санках, только помедленнее. Впереди-внизу, среди леса, светлыми петлями извивалась река, и где-то на ее берегу прятался среди деревьев бивак. Кажется, Димка разглядел даже маленькую светлую палатку. Точно! Так и есть! И коричневые фигурки лошадей, сбившихся в кучку. Но… Что за новости?! И палатка, и лошади находились не на берегу, а на острове. Между ними и Димкиным склоном поблескивала широкая полоса воды. Из воды торчали деревья и кусты. И тут Димка все понял: это река так разлилась! Вот оно что! Она так разлилась, что стоянка оказалась отрезанной от основного берега.
И все-таки это была их стоянка! Вон она, рукой подать. И не может быть, чтобы он, Димка, каким-нибудь способом не добрался до нее. Хоть вброд, хоть вплавь (без мешка, конечно), но он доберется до своих!
…На Димкины крики никто не отзывался. Из-за деревьев бивак не был виден. Мальчишка уже охрип. Но вот в ответ донесся звук, отдаленно похожий на человеческий голос:
– О-у-у-у!
Затем долго ничего не было слышно. Лишь шумела где-то впереди вода да трещала тревожно на вершине пихты птица кедро́вка. Наконец донеслись какие-то всплески, и из-за деревьев на той стороне разлива показался плот с человеком, отталкивающимся длинным шестом. Димка узнал бородатого детину Герасима. И так обрадовался ему, как если бы это был его отец или старший брат. Забыв про усталость, он подпрыгнул несколько раз, взмахивая руками, но тотчас присел, так как у него закружилась голова. Да и ноги подкашивались от переутомления.
– Слышим: ревет кто-то, – причалил к суше старший рабочий. – Кому тут быть, окромя зверья? А это ты, Митрий! Вот ужо не ждали! – Герасим обнял Димку объятиями Геркулеса. Обнял как старого друга, как брата.
Вдвоем они сходили к подножию склона, где Димка оставил мешок с грузом. И вскоре оба уже плыли на широком плоту, набранном из бревен разной толщины, стянутых пеньковой веревкой.
В мутной воде плавали повсюду обломки деревьев, куски коры, ветки и всякий лесной мусор. И пока плыли, богатырь рассказывал Димке о наводнении. О том, как они, весь отряд, целую ночь рубили и вязали этот и еще один плот, как все прибывала и прибывала вода и лошади начали бесноваться. Как все снаряжение, мешки с камнями, ящики и сумы с продуктами – всё погрузили на плоты, готовые к тому, что их островок окончательно скроется под водой. И как сегодня со второй половины дня вода начала медленно убывать.
– Знать, где-то в верховьях добрые прошли ливни, – заключил Герасим, отталкиваясь шестом и отдуваясь от натуги и от лезущей в глаза и в рот мошки. – Сильнее, чем у нас тут. Не мог я, понимаешь, наших в беде оставить.
А Димка сидел на мокрых бревнах, смотрел на озабоченное, неизменно румяное лицо таежного человека и улыбался.
Со стороны острова в это время донеслось короткое ржание. Димка узнал звонкий нервный голос норовистого Лешего, и решил, что конь приветствует его.
А еще через час или полтора Димка сидел у жаркого костра, пил горячий чай
