Мы потанцевали, допили шампанское, а потом спустились вниз и через салон прошли на небольшую открытую палубу на носу корабля. Здесь стояли два низких кресла и маленький столик. Стелла взяла мороженого, а я все-таки прихватил для себя порцию “Курвуазье”, и мы молча сидели, глядя на набережные и устремленные в звездное небо раскрывшиеся мосты. Было очень хорошо сидеть вот так, смотреть в ночь, пить маленькими глоточками восхитительный коньяк, молчать о своем, и я не знаю, о чем размышляла Стелла – может быть, об Эксперименте, или о Мире за пределами Контура, или вообще не думала ни о чем, а просто наслаждалась мороженым и прогулкой – но мои раздумья были не радостны.
Я вспоминал, сколько подозрительных несостыковок заметил в рассказе Яны еще в тот вечер, когда они с Саввой незваными гостями заявились ко мне домой, как отнес тогда их на невозможность понять человеческим разумом мотивы и побуждения неземного рассудка – и вот, теперь, после разговора со Стеллой все, казалось бы, встало на свои места – и в то же время перевернулось с ног на голову. Потом я подумал, что нет ничего проще, чем заставить поверить во что угодно того, кого сначала беспощадно пытаешь, а потом извиняешься за ошибку и вознаграждаешь страдания кажущейся откровенностью. Вспомнил Савву: неужели он не заметил, не задался вопросами, а просто так взял и поверил? – и у меня не было иного ответа, кроме слов “Он, конечно, незаурядная личность, умница – но ведь тоже человек, как и ты”.
Я с детства знал, за кого воевать: за наших против немцев, за красных против белых, за честных граждан против преступников. Сейчас, вне человеческого измерения, все запуталось, но ясно было одно: я оказался в центре противостояния двух невероятно могущественных и непостижимых сил, чьи мотивы мне неясны, намерения неизвестны, и каждая из которых с легкостью использует ложь как оружие в противоборстве друг с другом. Я не верил Яне – собственно, до конца я никогда ей не доверял, но не мог поверить и Иф Штеллай, потому что просто в силу своей человеческой природы не в состоянии был отличить махровое жульническое вранье элохимов и шедов от правды и сомневался уже, существует ли такая правда вообще. Так бывает, когда, усомнившись в друге, ты идешь за истиной к его врагу – но и тому не можешь довериться, потому что он враг, а значит, пристрастен, и цепочка сомнения и подозрений замыкается в круг, и в этом круге ты оказываешься совершенно один.
Я молчал, пил коньяк, смотрел на изнанку разведенных мостов, на то, как пустеют постепенно людные набережные, как гаснут на улицах фонари и окна далеких домов – сидел, стараясь почувствовать каждую минуту из тех, что остались мне до момента, когда нужно будет возвращаться и решать, что делать дальше.
“Невская Волна” причалила у пристани Петровского спуска без трех минут четыре утра. Скоро Мелех в своей башне, озаренной угрюмыми темно-багровыми молотом и серпом, нажмет на приводящие рычаги механизмов Вселенной и обновит реальность. Корабль мягко ткнулся в гранит резиновыми покрышками на борту, рыжий матрос перепрыгнул через леер и ловко накинул толстую канатную петлю на отполированный кнехт. Громко стукнули деревянные сходни.
– Спасибо за прекрасный вечер, Витя, – сказала Стелла, легко поцеловала меня в щеку, чуть отстранилась и деловито потерла отпечаток помады, размазав ее по щетине. – Колючий какой, тебе нужно побриться. Ну что же, до встречи?
– До свидания, – ответил я, чуть подумав. – Будем на связи.
Я сошел с трапа и обернулся.
Корабль исчез – ни огней, ни музыки, ни даже тени, только в неподвижном предутреннем воздухе повис странный отзвук, как будто лопнула толстая стальная струна, да масляно-черная густая волна плеснула прощально о камень.
Глава 12
Задача пяти тел
Первым делом я активировал защитный значок. Олимпийский волчонок ободряюще подмигнул красным глазом. Как бы там ни было, я не хотел пока, чтобы меня могли обнаружить ни Стелла, ни Яна. Нужно было сначала во всем разобраться.
Я присел на гранитный парапет набережной, вытащил из смятой пачки последнюю сигарету и с удовольствием закурил. Все вокруг было темно, пусто, недвижно, словно декорация в ночном театре, ожидающая появления актеров и зрителей, и похоже, что в предстоящем спектакле мне отводилась роль марионетки, ниточки от которой рвут друг у друга из рук повздорившие кукловоды.
Но это мы еще поглядим. Может, я и стойкий солдатик, но не такой уж и оловянный.
Я выбросил окурок в воду, перешел проезжую часть и направился в сторону улицы Красной, чье устье чернело под полукружием арки меж торжественных бело-желтых фасадов бывших Сената с Синодом, похожих, как близнецы.
На вчерашнем номере “Вечернего Ленинграда”, приклеенном на газетном стенде, значилась дата: 28 августа, вторник. Ночь в закулисье обернулась четырьмя днями снаружи, и оставалось только догадываться, что могло случиться здесь за это время.
Рядом со стендом прислонилась к стене покосившаяся телефонная будка. Я вытащил из кармана брюк кошелек; в нем позвякивало немного мелочи, среди которой нашлись двухкопеечные монеты. Я вошел в будку и набрал свой домашний номер.
Папа снял трубку после второго гудка – знак тревоги, когда человек и в пятом часу утра спит вполглаза, поставив телефон рядом с кроватью.
– Я слушаю.
– Папа, – сказал я.
В трубке немедленно щелкнуло.
Отец откашлялся и ответил:
– Сынок.
– Папа, я в порядке. Прости, что пропал – были свои обстоятельства…
– Понимаю.
Отец помолчал, видимо, подбирая слова, и произнес:
– У нас все хорошо. Мама волновалась очень, но позвонил твой начальник, полковник Макаров, и сказал ей, что ты на специальном задании. Успокоил немного.
“Спасибо тебе, Иван Юрьевич, – подумал я. – Человек”.
– Очень поддерживают товарищи из госбезопасности, – продолжал отец. – Заботятся о нас, присматривают, вот, дежурство в парадной установили, чтобы нам было спокойнее. До работы провожают. Как бы мы без них справились, даже не знаю.
– Я понял, папа. Спасибо.
– Да не за что, сын. Ты береги себя.
– Обязательно буду. Все, пап, мне пора. Маме привет передай и скажи, что я скоро вернусь.
Я повесил трубку. Весь разговор занял едва ли минуту, но рисковать не хотелось. Нужно было найти другой телефон, хотя, если заботливые товарищи из госбезопасности успели определить адрес, то очень скоро будет перекрыт весь квартал и уйти от преследования на пустынных утренних улицах мне не удастся.
У меня были удостоверение сотрудника уголовного розыска и надежда, что мою физиономию еще не расклеили на каждом углу под заголовком “РАЗЫСКИВАЕТСЯ”. Идея ломиться под утро в двери коммунальных квартир с требованием дать позвонить была так себе, но другой альтернативы заячьей пробежке по проспектам и переулкам в поисках телефонной будки я не видел.
Мне повезло: в тесном, как печная труба, и таком же
