– Уголовный розыск, – я ткнул перед собой раскрытым удостоверением. – Необходимо воспользоваться телефоном.
Долговязый худой истопник с жидкой китайской бородкой и длинными вьющимися волосами, подвязанными узкой тесемкой, равнодушно кивнул, прошел внутрь и показал пальцем:
– Вон там.
Котельная была из старых, тех, что первыми пришли на смену дровяным печкам в квартирах. От угольной топки исходил вязкий жар, под узким окном расположился топчан с засаленным солдатским одеялом; на столе, среди культурных напластований, оставленных несколькими поколениями кочегаров, примостился громоздкий телефонный аппарат старого образца с буквами на диске набора. Я подвинул ногой шаткую табуретку, присел и снял трубку.
В квартире на Лесном никто не отвечал. Я дал гудков десять, нажал на рычаги, позвонил снова – безрезультатно. Это могло означать, что дела совсем плохи – или что кто-то просто отключил телефон на ночь, но я не стал терзаться догадками: нужно было выяснить многое, а время поджимало.
Косте Золотухину дозвониться тоже не получилось. Я подумал немного, полистал записную книжку и набрал домашний номер Леночки Смерть. Бог весть, как он у меня оказался, но звонить по нему мне не доводилось ни разу.
– Общежитие! – недовольно продребезжал старушечий голос на другом конце провода.
– Пожалуйста, Сидорову Елену, – попросил я. – Это срочно.
Я был готов к возмущению или вопросам, но их не последовало: видимо, на вахте привыкли, что Леночке по делам службы то и дело звонят в неурочное время. Трубка громыхнула о стол, послышались шаркающие шаги и все стихло. Шли минуты. Я покосился на истопника: тот растянулся на топчане, закинув ноги на низкую спинку и держа перед собой книжку в строгом академическом переплете. Заглавия я не разглядел.
Тишина в телефонной трубке ожила, послышались шаги, кто-то споткнулся, зашипел, выругался, и наконец я услышал сиплый спросонья голос:
– Сидорова.
– Лена, привет, – сказал я.
– Адамов! – закричала она и замолчала.
Снова наступила тишина.
– Алё! – позвал я. – Алё!
В трубке всхлипнуло.
– Лена! Ты меня слышишь?
– Адамов, – выдохнула она. – Ты живой вообще?!
– Вполне, просто…Я немного выпал на время из жизни.
– Да что у тебя там творится?! Где ты, что с тобой?!
Щелчков не было слышно, но я на всякий случай спросил:
– Лена, а мы сейчас одни?
– Что? Да, то есть нет, в смысле, тут Сталина Тихоновна только, но она отошла…А! Ты про это! Нет, общагу не слушают, только мой рабочий зачем-то…Адамов, тут из-за тебя такое творится!..
Таинственное исчезновение капитана уголовного розыска Адамова стало главной новостью в ГУВД. Людям вообще нравится рассказывать друг другу истории, в которых кто-то знакомый как следует оскандалился, и предвкушать, как потом оскандалившемуся нагорит. Недостатка в материале не было: не успели еще в курилках, столовой и коридорах в подробностях обсудить события эпической “битвы при Кракенгагене”, в которой тот же пресловутый Адамов был главным действующим лицом, как вот тебе раз: теперь он еще и пропал без всяких объяснительных оправданий. Неформальные разговоры вначале носили в основном юмористический характер и строились вокруг версии, что злосчастный капитан просто запил горькую после катастрофического провала инициированной им операции, поминая в качестве дополнительных аргументов в пользу такого предположения личную драму с покинувшей его накануне свадьбы невестой и совершенно безрезультатную работу по делу “вежливых людей”. В официальных же кабинетах обстановка стремительно накалялась; может быть, в обычной ситуации полковнику Макарову удалось бы на некоторое время замять дело, но докладов и объяснений в связи с событиями на канале Круштейна ждали на самом высоком уровне и самым же решительным образом требовали немедленно отыскать, доставить и покарать. Дело шло к объявлению в розыск. Примерно сутки мне подарил Костя Золотухин, в рамках народной гипотезы происходящего признавшийся с покаянным видом, что Адамов пьет у него на даче в компании сомнительного поведения девиц, и что вот прямо сейчас за ним уже едут и непременно доставят хоть тушкой, хоть чучелом. В пятницу, когда версия о загородной вакханалии лопнула, полковник Макаров, с беспримерным мужеством поставив на карту незапятнанное взысканиями личное дело – а может быть, что и звездочки на погонах – лично доложил генералу, что капитан Адамов находится в служебной командировке и в обстановке глубокой секретности, рискуя жизнью, проводит оперативные мероприятия с целью до конца разобраться во всех причинах и обстоятельствах Кракенгагенских событий.
– Понимаешь, все были уверены, что ты вот-вот явишься, – пояснила Лена. – Ну и тянули, как могли, время.
Ранним утром в субботу грянул гром. Руководство ГУВД – включая самого генерал-майора, а также начальника уголовного розыска, несчастного полковника Макарова, заместителя начальника Главка по политической работе, руководителя кадровой службы и секретаря партийной организации – было вырвано из мирного сна категорическим предписанием немедленно явиться в Управление, где их уже ожидал комитетский десант в лице товарища Жвалова и двух десятков оперативников госбезопасности. Разъяренно дребезжали телефонные трели, в кабинетах на повышенных тонах задавали вопросы, по ковровым дорожкам обычно погруженных в почтительную тишину начальственных коридоров то и дело кто-то бежал мелкой рысью, выпучив глаза и роняя листки бумаги из толстых папок. Все зубоскальство в курилках прекратилось мгновенно, и даже самые большие любители сплетен предпочитали помалкивать, лишь сочувственно глядя на товарищей и коллег пропавшего капитана, которых постоянно вызывали на разговор то в один, то в другой кабинет.
– Ты, конечно, устроил всем веселую жизнь, что и говорить, – рассказывала Леночка. – Пукконена, Белова, Гвичию, Шамранского, Бодровых почти сутки держали на Литейном, домой к ним приходили, родственников допрашивали. По Золотухину служебную проверку инициировали, чуть ли не дело заводить собираются. Ребят Зубровина вызывали. Даже нас с Левиным дёрнули: спрашивали, когда познакомились с тобой, как часто общались, на какие темы, когда последний раз видели – все в таком духе. Ну, мне-то скрывать нечего, я совершенно честно сказала, что у нас отношения с тобой исключительно профессиональные, ты меня даже в кино не пригласил ни разу – от меня и отстали, подписку только взяли о неразглашении непонятно чего. Хоть бы объяснили, что я такое могу разгласить и кому. Но у остальных дела не очень, конечно. А твои и вовсе никуда не годятся.
Лена замолчала. Я тоже молчал, не зная, что тут можно сказать.
– Рассказать ничего не хочешь? – спросила она.
– Нет, – ответил я. – Прости. Может быть, позже.
– Ладно. Хорошо, что позвонил. Хоть знаю теперь, что ты жив. Если что, обращайся.
– Спасибо, Лена. И если что, этого разговора не было…
– Господи! – воскликнула Леночка. – Да за кого ты меня принимаешь?!
Раздался короткий грохот и в трубке зазвучали гудки.
Звонить больше было некуда, идти тоже – разве что сдаться товарищу Жвалову. Впрочем, оставался еще один вариант, который с одинаковой вероятностью мог
