– Ты гений! – с чувством сказала я.
– Знаю, – нескромно согласился Барт и напыжился от гордости.
Я вихрем слетела по лестнице, боясь, что случится очередная неувязка, и протянула Мэри воздушный розовый тюль.
– Фата, – объяснила я на ее обалдевший взгляд.
– Надеюсь, на белой ты не настаиваешь? – хохотнул Барт. – Чай не невинная девица!
И ретировался в свой угол, пока уши не надрали.
Мэри смерила насмешника гневным взглядом и протянула руки к фате. Нерешительно замерла.
– Мы же бесплотны! Брак будет недействителен.
Мне захотелось ее отшлепать. Сколько можно тянуть?!
Священник кашлянул.
– Насколько я понимаю, вы еще при жизни, кхе-кхе, познали друг друга как муж и жена.
На это Мэри возразить было нечего.
– А вот и букет невесты! – Грегори сунул растерянной экономке розовый же букетик герани. Получилось очень мило.
Она машинально взяла цветы. Фата зависла над ее головой. Рядом встал сияющий Майкл.
Священник прочистил горло и завел речитативом:
– Сегодня мы собрались здесь, дабы связать священными узами брака этого мужчину и эту женщину…
Венчание на кухне выглядело нелепо – и до невозможности трогательно. Ничего не понимающий щенок, теперь уже самый обычный, возился и поскуливал у меня на руках. Грегори стоял со скучающим видом. Барт и вовсе на особо чувствительных моментах подхихикивал. Зато жених с невестой, через которых просвечивал стол, внимали низкому голосу священника как откровению свыше.
Наконец прозвучало финальное:
– Объявляю вас мужем и женой!
Свежеиспеченный муж, хоть и бестелесный, потянулся к жене. Мэри подалась ему навстречу, небрежно отбросила мешающий букет и подставила губы. Молодожены слились в страстном поцелуе.
Грегори недоуменно разглядывал букет, который машинально подхватил. Барт в углу давился хохотом. Я гладила пригревшегося щенка, стараясь не рассмеяться.
Майкл отстранил от себя Мэри и с грустной улыбкой полюбовался ее лицом, обрамленным розовым тюлем.
– Мне пора, любимая.
– Не-э-эт!!
От ее крика задребезжала посуда, а стоящая на краю стола чашка громко треснула. Мэри протянула руки к мужу, но… Вокруг Майкла засияло золотое свечение. Всего несколько мгновений. Ослепительная вспышка. Сияние погасло, кухня опустела. По деревянному полу со звоном покатилось обручальное кольцо.
Мэри в отчаянной надежде цеплялась за воздух. Ее полные слез глаза остановились на мистере Лэйне, который все еще сжимал в кулаке слегка помятые цветы.
– Моя герань! – простонала экономка, схватившись за сердце. – Королевская махровая герань! Редчайшего лососевого оттенка! Я ждала ее цветения почти пять лет!
Он повертел так и эдак жалкий букетик.
– Бегите, хозяин! – дурачась, прохрипел Барт. – Я ее задержу!
Мэри в сердцах швырнула в него фатой и пулей вылетела из кухни.
Священник ушел, Барт отправился утешать свежеиспеченную вдову, а для меня настал час расплаты.
– Эмма, – мягко и как-то вкрадчиво проговорил мистер Лэйн… Грегори, скрестив руки на груди. – Я жду объяснений. Что это было?
– Душа Майкла обрела покой? – предположила я, стараясь не выказать своей неуверенности. По правде говоря, я считала, что Мэри, как и положено жене, последует за мужем… Хотя не мне ее упрекать.
Он склонил голову набок.
– Предположим. А ты, заметь, лишилась защиты.
– Все равно ее бы надолго не хватило, – отмахнулась я, рассеянно общипывая лепестки у поникшей герани. – Кстати, нужно новых садовников найти.
– Кстати? – Грегори поднял темную бровь, давая понять, что заметил резкую смену темы. – Никаких садовников, хватит с нас вчерашних.
И передернул плечами, вспомнив драку на лопатах и топорах.
Я растерялась:
– Вы же просили навести порядок в саду, а я сама не справлюсь. Там ведь надо тяжести таскать и все такое…
Грегори покосился в окно на похорошевший сад.
– По-моему, уже неплохо.
Должно быть, лицо у меня стало достаточно красноречивым, потому что он тяжко вздохнул и уточнил:
– Что еще надо сделать? Срочно?
– Я хотела скамейку переставить, – растерялась я. – И кадки с цветами.
Быть может, скамейка у могилки – это по-своему романтично, но лично я никогда не была ценительницей готики. Меня дрожь пробирала даже теперь, когда в могиле больше не поджидал неупокоенный дух.
– Ладно. – Грегори встряхнулся и решительно закатал рукава. – Показывай! Ну, что застыла? Времени мало.
С поставленной задачей он управился в два счета. Я лишь тыкала пальчиком, что и куда переносить… и старалась не слишком откровенно глазеть на широкую спину и плечи под тонкой тканью. На ручеек пота, стекающий в вырез полурасстегнутой сорочки. На прилипшие к высокому лбу темные волосы.
Ох, что бы сказала мама! А наставницы в пансионе и вовсе бы поголовно лишились чувств. Любоваться посторонним мужчиной! Стыд и срам! Хотя, быть может, для фиктивного любовника сделали бы послабление?
Я хмыкнула: означенные особы упали бы в обморок от одного этого слова.
– Чему улыбаешься? – поинтересовался Грегори, смахнув пот со лба, и с благодарностью принял стакан охлажденного чая.
– Да так, – отозвалась я неопределенно, – вспомнилось забавное…
Он вернул мне пустой стакан и вдруг поднес руку к моему лицу. Легко коснулся скулы, волос, уха… Я забыла как дышать.
– Паутинка, – объяснил он хрипловато и убрал руку. Передернул плечами и заговорил совсем иным тоном, преувеличенно деловитым: – Кстати, у меня созрела одна идея… Надо, чтобы ты написала записку.
Я лишь кивнула. Мыслей в голове не осталось. Только чувства – тягучие, сладкие и пряные – как горячий шоколад. Только желания, от которых кровь приливает к щекам и подкашиваются колени. Да что со мной творится?!
Он получил желаемое – разумеется, речь о записке! – и отбыл. Напоследок сообщил небрежно, что вряд ли вернется ночевать. Мне же было велено привести в порядок кучу каких-то записей, для чего мистер Лэйн заботливо перенес печатную машинку на кухню. Печатала я медленно, так что это должно было меня занять на целый день. На то, видимо, и был расчет…
Я стучала по клавишам машинки, пока от ее стрекота не разболелась голова. Выпила чаю и прилегла подремать. Снова печатала. Опять пила чай. День тянулся бесконечно.
Призраки не показывались на глаза. Щенок всласть наелся и спал в саду. Толку от него теперь было мало, но не прогонять же! Наверно, я должна была радоваться, что душа Майкла обрела покой… Радоваться не получалось. Было тоскливо и муторно, приходилось занимать себя работой.
Почерк у мистера Лэйна был неплохой, хоть и с сильным наклоном влево. Затруднения вызывало лишь обилие сокращений и непонятных слов. И ведь не напишешь наобум! Приходилось медленно и мучительно разбираться, о чем шла речь. Часть юридических терминов мне была знакома хотя бы на слух, но с некоторыми я столкнулась впервые.
Сгустились сумерки. Я безо всякого аппетита поела и вновь села за работу. Это лучше, чем изводить себя раздумьями, упреками или, хуже того, бесплодными мечтами.
За расшифровкой особо заковыристого словечка пришлось даже идти в кабинет и, тихо ругаясь, рыться в Уголовном кодексе. Слышали бы меня преподавательницы из пансиона! Вымытый с мылом рот – наименьшее, что мне грозило. Кхм, что-то частенько я стала их вспоминать. Неужели совесть мучает?
Я зажгла настольную лампу и присела на угол стола, листая кодекс в поисках нужной статьи… и тут он сам собой раскрылся на заложенной странице. Вместо закладки лежал цветок – уже почти засохший. Марассия? Откуда у
