После развода его жизнь окончательно покатилась кувырком под горку. Рогоносец по определению жалок и слаб, даже если до этого уничтожал злонамеренное колдовство лучше всех остальных. И ничего уже не доказать и не оправдаться…
В висках заломило от злости. Дьявол с ним, с прошлым, но как же иногда больно о нем вспоминать! Откинувшись на спинку стула, Тео указал Ивис на свободное место рядом с собой и взял хрустальный бокал за ножку. Слуга бесшумно наполнил его вином, и Тео произнес:
– Что ж, друзья, давайте ужинать!
Ни Эжена, ни Ульриха не надо было приглашать дважды.
Гости разъехались поздно вечером. Когда экипаж Эжена скрылся в тумане, Ивис, стоявшая рядом с Тео, негромко сказала:
– В моей семье всегда так провожали гостей. Мы тоже выходили к воротам и смотрели, как разъезжаются экипажи. Я стояла чуть в стороне – впрочем, сейчас это уже не имеет значения.
Тео вспомнилось, как Ульрих смотрел на девушку во время ужина, – если дело пойдет дальше такими же темпами, то полицмейстер скоро приедет свататься. Ульрих не был щепетилен в вопросах отношений и семейного древа. Подумаешь, ведьма и дочь рабыни. Мы и сами не баре, а красивую, воспитанную и порядочную девушку еще попробуй найди.
Будет изумительное украшение и дома и супруга.
Тео представил, как Ивис и Лили стоят у ворот, провожая гостей, и на Лили смотрят, словно на дивный цветок, и ловят каждый ее взгляд и улыбку, и целуют ей руку. А Ивис – ну что Ивис? Постоянное напоминание того, что ее папенька в свое время был очень неразборчив в связях.
Должно быть, его взгляд изменился, потому что Ивис посмотрела на Тео и по ее лицу скользнула тень.
– Вам сегодня потребуется моя помощь? – спросила Ивис.
Тео неопределенно пожал плечами. Лягушки на болоте, которые до этого молчали, внезапно заголосили так, словно кто-то огромный шел среди деревьев, мешая им спать.
– Пожалуй, нет, – ответил Тео. – Сети от болотника уже установлены.
Ивис удивленно подняла левую бровь.
– Болотника? – переспросила она. – Кто это?
– Люди тонут в этих болотах испокон веков, – сказал Тео. – Тут их тысячи, я уверен. От первобытных дикарей в тростниковых юбочках до пекаря Анри, который утонул на Пасху. И вот из всех этих мертвецов и складываются болотники. В такие ночи, как эта, когда от луны остается только ниточка, они выбираются из трясины и идут к человеческим домам. Смотрят в окна, тоскуют по живому теплу… Но не дай бог поддаться на их стоны и открыть окно!
Ивис смотрела на него с ужасом ребенка, который слушает страшную сказку и верит в нее всем сердцем. И вроде бы рядом родные, которым можно доверять, но что будет, когда они уйдут, а ночник погаснет? Вдруг сказка оживет?
– Вы все это выдумали, – уверенно сказала Ивис, но не разжала руки – когда Тео заговорил о болотниках, она, возможно, не сознавая этого, вцепилась в его запястье и тонкие девичьи пальцы были обжигающими, готовыми вспыхнуть. – Вам просто нравится меня пугать, вот и все.
– Обернитесь, – предложил Тео.
Ивис послушно обернулась в сторону сада – там, склонив голову, под кипарисами стоял болотник. Он не двигался, просто смотрел на дом и сад, с безжизненно опущенных рук, состоявших из множества перекрученных канатов мышц, стекала вода. Тьма на месте лица была непроницаемо густой, и от всей фигуры болотника веяло не страхом или угрозой, а каким-то запредельным, невыносимым одиночеством.
Тео думал, что Ивис закричит. Но девушка побледнела и начала медленно заваливаться на дорожку, лишившись чувств. Тео успел подхватить ее на руки – Ивис оказалась неожиданно легкой. От ее шеи и волос едва заметно веяло простенькими духами с ландышем, дыхание Ивис было легким, едва уловимым.
– Я же сказал, что поставил сетки, – устало вздохнул Тео. – Он не пройдет.
В гостевой комнате было темно и тихо. Тео осторожно опустил Ивис на кровать и хлопнул в ладоши – тотчас же зажглась лампа, расплескав по бледному девичьему лицу золотые пятна света. Тео закрыл окно, попутно выглянув в сад, – болотник стоял на прежнем месте.
Ничего. Прокричат петухи, с востока на болота станет наползать рассвет, и болотник снова погрузится в трясину. Будет там спать и смотреть сны о живых.
Искра дышала тихо-тихо. Тео хватило одного легкого движения, чтобы развязать тонкий шелковый поясок. У Ивис не было служанок, платье расстегивалось спереди, и мелкие жемчужные пуговки так и выскакивали из прорезей. Когда Тео аккуратно спустил фонарики рукавов с веснушчатых плеч, девушка открыла глаза и с ходу залепила ему пощечину – крепкую такую пощечину, по всему дому отдалось.
– Не смейте! – Горячий разгневанный шепот обжег лицо Тео. – Я в вашей власти, но… Не смейте.
Тео подумал, что Ивис вполне способна испепелить и себя и его. Он набросил на девушку сетку заклинания, которая не позволяла ей сопротивляться, и, расстегнув последнюю пуговицу, сказал:
– Пытаюсь привести вас в чувство, Ивис. Дать доступ воздуху. Не думайте ничего дурного.
К щекам Ивис прилил румянец, а глаза сверкнули набегающими слезами, сделав девушку действительно очаровательной. Она дернула рукой в напрасной попытке освободиться, вновь обернулась к Тео и проговорила уже громче и злее:
– Не смейте! И отпустите меня!
Да, похоже, Искра Ивис была женщиной такого сорта, которым гнев только добавляет прелести. Сейчас она была просто очаровательна. Тео решил, что не подпустит к ней ни Ульриха, ни кого бы то ни было.
– Ну раз уж вам не нравится такой способ приведения в чувство… – Тео посмотрел на прикроватный столик, и графин воды, повинуясь его взгляду, поднялся в воздух. Ивис и ахнуть не успела, как поток воды обрушился ей на голову. – …то есть еще один вариант: побрызгать водой в лицо, – улыбнулся Тео и поднялся с кровати. Пожалуй, девушку следовало оставить одну – заклинание уже почти растаяло.
– Негодяй! – Ивис закричала так, что в саду проснулись и встревоженно заголосили птицы. – Вы… бессовестный! Бесстыжая морда! Сволочь такая!
Тео довольно рассмеялся и вышел из комнаты.
Письмо, которое он так долго ждал, принесли ранним утром. Тео взял конверт с серебряного подноса в руках верного Лотара, взвесил на ладони и негромко сказал:
– Что ж, вот и оно.
Лотар уважительно кивнул. Домоправитель был в курсе проблем хозяина, искренне ему сочувствовал и никогда не задавал лишних вопросов.
Конверт был из дорогой белоснежной бумаги, тяжелая темно-красная печать на сургуче принадлежала его высочеству Конраду Саттенвильду, старинному другу и покровителю Тео. Они учились на одном факультете столичного академиума, и в тот мрачный день, когда Тео покидал родной город и отправлялся в отставку, в глушь, на болота, Конрад сказал:
– Я напишу тебе, дружище. Сразу же, как только можно будет все исправить, я тебе напишу. Я тебя не забуду, мы все исправим.
Это «сразу же» затянулось на несколько бесконечно долгих лет.
