Пять часов двадцать пять минут – это много!
Ученый посмотрел на часы, рядом с которыми, на столе, стояла черно-белая фотография в бесхитростной темной рамке. Снимок молодой и очень привлекательной женщины. Черные волосы, сверкающие жемчужные глаза, лукавый взгляд… И черная ленточка наискось рамки.
Полина. Старший следователь Н-ской прокуратуры… или как у них теперь – Следственный комитет? Котлеты отдельно, мухи – отдельно. Старший следователь, да-а…
Свою случайную встречу с этой женщиной, перешедшую потом в стойкие отношения, Ремезов считал подарком судьбы… Увы, радость оказалась недолгой – глупая авария и… и все! Нет больше Полины, уже два года как нет. И только потеряв ее, Павел понял, что их отношения можно было назвать и другим словом – любовь. Любовь обоюдная… впрочем, Полины нет, и что уж теперь об том.
Полина…
Поднявшись с кресла, Павел Петрович, взяв тряпочку, стер с фотографии пыль и неожиданно для себя улыбнулся. Подумалось вдруг – а ведь и там, у Вадика была порука – Полина, и у Марселя – Полетт. По внешности – один к одному с той, погибшей, Полиною, даже родинки на левой груди – один к одному. Только вот возраст – Полетт и та, комсомолочка, лет на десять моложе… Как и Вадик, и Марсель – тоже копии Павла, только не сорокалетние, а молодые, едва вступившие в жизнь. Может, в этом все и дело? Именно потому и произошел такой стойкий резонанс. Стойкий… Самый-то стойкий и долговременный эксперимент вышел с полным тезкой ученого – Павлом Петра Ремезова сыном, Заболотским. Заболотским боярином – сей весьма одиозный молодой человек жил в середине тринадцатого века, точнее, в начале сороковых годов, имея родовые и пожалованные князем землицы в самом углу средневекового Смоленского княжества. Жил себе жил юный боярин, ад вдруг – соседушка постарался – умер, точнее сказать, был убит. И вот в этот-то самый момент и угораздило подключиться Павлу! Да еще что-то случилось в лаборатории – короткое замыкание, скорее всего, в результате всю систему вырубило и Павел – старший научный сотрудник Павел Петрович Ремезов – оказался там навсегда. Там – в тринадцатом веке, в теле молодого заболотского боярина Павла, со всеми его проблемами и прочим! И с невестой, которая терпеть его не могла, девчонкой с соседней усадьбы, Полиной… стройной черноволосой красавицей с родинкой на левой груди и ясными жемчужно-серыми очами.
И вот эта Полина, вновь обретенная Павлом, стала его женой!
Ремезов – молодой, но уже уважаемый всеми боярин – поворочался, зашуршал соломою и, не слыша довольных голосов охотников, продолжал себе спать…
Один их его друзей, занимавшийся исторической психологией, как-то по просьбе Павда составил психо-биологические портреты почти всех известных в прошлом людей, поискав среди них тех, кто мог бы составить резонанс с Ремезовым. Таковых оказалось не так уж и много, но и не мало, в их числе – Юлий Цезарь, Аттила и Субэдей, один из самых толковых и удачливых полководцев Чингисхана. С Субэдем Павел как раз и встретился, только вот резонанса никакого не вышло – Ремезов сам его не хотел, поскольку много за кого теперь отвечал: за верных людей, за родную вотчину, за Полину. Да к тому же еще подумал – даже если б и возможно – куда возвращаться-то? Тело-то его недвижное в мансарде давно уже нашли, захоронили… не будет же годами лежать.
Честно-то сказать, пока о прошлом-то и не думалось, все не до того было – войны, интриги, поездки… Лишь иногда кое-что вспоминалось либо что-то приходило во сне, причем не просто так, а о чем-то предупреждая.
Как вот сейчас…
Глава 2
Беда
Март 1244 г. Смоленское княжество
Проснувшись, Павел сел на соломе, потянулся, смачно зевнув, да, потерев руки, вышел к своим людям:
– Ну, что, готова ли дичь?
– Только под угли зарыли, батюшка, – радостно доложил кто-то из отроков.
Видать он, сей востроглазый парнишка, и готовил, учился, и от того радовался, хоть немного и боязно было – шутка ли, самому боярину-батюшке дичь!
Подросток наклонился к углям, поворошил палочкой:
– Сейчас вот упреет, и…
– Провор не вернулся еще? – Ремезов посмотрел на Окулку-ката, тут же, у костра настраивавшего свои походные гусли, «ратные», как он их называл.
Детинушко поднял глаза:
– Не, не приходил еще. Хотя должен был, тут идти то…
– Може, не хотно ему по снегу бежать? – хмыкнул оруженосец Неждан. – Али случилось что. Могу, если прикажешь, боярин, поглядеть – тут недолго ведь.
– Ну, погляди, – Павел махнул рукой. – А тревожно что-то.
Он и в самом деле ощущал какую-то необъяснимую пока тревогу, что-то было не на месте в душе… может, из-за снов?
– Я, мой боярин, быстро!
Отвязав от старой березины лошадь, Неждан ловко забрался в седло, но отъехать никуда не успел – с опушки уже кричали парни:
– Иде-еот! Идет-то Проворе-то!
Боярин перекрестился:
– Ну, слава Богу, дождались.
Запыхавшийся, с раскрасневшимся потным лицом, без шапки, парнишка, не останавливаясь, подбежал к Павлу:
– Дозволишь сказать?
– Говори. За тем и послан.
– Беда, господине, – тяжело дыша, промолвил Провор. – Всех смердов заглодовских там… Положили всех! Насмерть.
Ремезов дернул шеей:
– Как положили? Кто?
– Стрелами, а кого – и мечами. А кто – неведомо.
– Та-ак…
Недобро поведя глазами, молодой боярин махнул рукой:
– А ну, оставить пир! По коням все, парни. Поехали, глянем.
Оруженосец уже подводил коня, Павел птицей взметнулся в седло – давно уже имелся такой опыт – оглянулся на отроков:
– Вы двое останьтесь. За дичью присмотрите.
Очень верно сказал, все, пусть цинично, но правильно – беда бедой, а еда – едой. Мертвые, убитые – это да… Но кто о живых-то, о людях своих заботиться будет, как не боярин-батюшка?
Дернулись всадники, взвили коней на дыбы, поскакали, сбивая с веток плотный весенний снежок, понеслись узенькой лесною дорожкою-зимником. Еще стояли зимники, да, еще не растаяли, но скоро, скоро уже – недели три-пять – и потает все, потекут ручьи, вскроются болота да реки, до самого лета не будет ни путей, ни дорожек, да и летом-то не особо – болота кругом, чащобы, урочища.
Заглодовских, как верно выразился Провор, «положили» всех. Аккуратненько так лежали, один к одному, где работали – кто бревна волок, кто рубил – там с него и упали. Стрелами взяли всех, по кустам подобрались – место удобное, а заглодовские-то нападения не ждали, о татарах в княжестве этой зимой не слыхали, старый смоленский князь с ними
