Нахмурился боярин Павел:
– Ты, душа моя, куда это собралась-то? Нешто пожар тушить?
Полина лишь усмехнулась:
– Пожар, я так мыслю, и без меня потушите. А я вокруг посмотрю, людей поспрошаю. Да! Провора с собой возьму, может сгодится.
Щурясь от солнца, Ремезов согласно кивнул:
– Пусть так. Провор – слыхал? Побежишь рядом с боярыней.
Радостно улыбнувшись, парнишка молча поклонился.
Подгоняя нагайками коней, дружина молодого боярина Павла вылетела из-за ворота усадьбы и наметом помчалась к лесу, в сторону заглодовского лесочка, в той стороне уже и отсюда заметны были густые клубы дыма. Летела из-под копыт скакунов серая дорожная пыль, не столь уж и густая – не так и много имелось конных ратников, лошадь – дорогое дело, не каждому однодворцу по силам, оттого-то и в вотчине Ремезова конных дружинников – всего-то дюжина, остальные пешие, либо вот – в судовой рати, на узких лодейках, по речкам сплавлялись, и тут уж как повезет – иногда и быстрее всадников доберутся до нужного места, а иногда и нет. Там, у деревни-то, хоть и широка река – да все мели, пороги, перекаты, так что нынче конная дружина скорее всех на месте будет.
Неслись быстро – ветер свистел в ушах, а как въехали на лесную дорожку, забили по щекам ветки, того и гляди – без глаз останешься. Павел пригнулся, прищурился, прикидывая – от чего загорелось-то? Да от чего угодно – этакая-то жара стоит, сушь! А там и болота рядом – торф вполне мог тлеть, вспыхнуть. Или лучик солнечный переломился в застывшей капле смолы, как в стекле зажигательном. На сухую траву попал – много ли надо? Что гадать? Тушить надо. Или уже деревню спасать – выселки? Лишь бы поля уберечь с урожаем, да кузницу… Кстати, и от кузницы вполне могло загореться – какая-нибудь шальная искра. Хотя… не такой человек тамошний кузнец – старого Даргомысла, что с выселок, приятель, – чтоб в такую жару позволять искрам куда попало валится. Не такой человек, не тот… Как вот и Павел – не тот. Павел Петрович Ремезов, ученый, старший научный сотрудник, руководитель проекта психо-физического резонанса… Добившийся, между прочим, успеха – о чем наглядно свидетельствовало здесь всё! Тот, прежний молодой парень, заболотский боярин Павел, умер – точнее, погиб – три года назад. Как раз в тот момент, когда волны его мозга вошли в резонанс с волнами Павла Петровича. Точно так же, как произошло с Марселем – парижским студентом-филологом из начала семидесятых, с комсомольцем Вадиком из хрущевских времен… Там было по два-три часа, а здесь… здесь затянулось так, что ни о каком возвращении нельзя было и думать! Тело ученого наверняка нашли в мансарде дня через три… ну, через неделю – точно. Участковый описал, отвезли в морг, вскрыли, похоронили. Всё! Честно говоря, Ремезов о такой опасности как-то не думал, не наделся попасть так надолго, что… А вот – попал! Да еще как… И если бы не Полина… Точная копия той самой Полины, прокурорского следователя, но, конечно, намного моложе. Да и он, Павел, сейчас молодой, по крайней мере – внешне. А поначалу-то, не сообразив, он все гонялся за монгольским полководцем Субэдеем, ибо с помощью его резонанса можно было бы попытаться вернуться обратно в свое прежнее тело… которого, увы, давно уже сглодали на погосте могильные черви. Ну а тут… словно вторая жизнь! Да и в самом деле – вторая! И – Полина, Полина… Павел, когда ее впервые увидел, там, в Польше, во время похода с монголами, не поверил глазам своим. То же лицо, та же фигура, те же глаза – сверкающим жемчугом! И – как позже выяснилось – тот же характер, те же повадки, словечки даже. Конечно же, юная боярышня ни о чем таком не догадывалась, и помыслить не могла бы, даже если б Ремезов и признался, рассказал. Просто – совсем как та, прокурорская, Полина – покрутила бы пальцем у виска, да усмехнулась бы насмешливо – мол, ты меня не лечи, лапшу на уши не вешай. Полина… Все же – какое счастье было жениться на ней! Осенью они с дружиной вернулись домой, в вотчину Павла, тогда же и справили свадьбу. Только Полинкиного родственничка – троюродного дядюшку, если точно – соседского боярина Онфима Телятникова – на ту свадьбу не пригласили, – больно уж тот был подл. Это ж из-за него сбежала Полинка с заезжим приказчиком в Краков, из-за похоти дядюшкиной, ишь, живоглот, племянницу собственную восхотел. Хоть и седьмая вода на киселе, а все ж родственники – не по-христиански. А до этого подумывал замуж ее за Павла и выдать… за того Павда, местного – садиста и злыдня. Ох, уж и немало Ремезову пришлось потрудиться, чтоб подобную славу о себе почти на нет свести. А с холопами телятниковскими Павел потом в Польше встретился, они тоже в смоленской рати были. Едва не убили и его, и Полинку. Холопы те сгинули, а вот один – рыжий Охрятко – жив остался, и где его теперь носило – то одному черту известно. Да и пес с ним, с Охряткою, и с боярином его злыднем, коего с некоторых пор за глаза Битым Задом прозвали, к чему Павел, что греха таить, руку свою приложил. Подловили Телятыча у одной вдовицы… кстати – бабы молодой да красивой, с которой и Павел… тьфу-тьфу-тьфу – супружница бы не дозналась. А, впрочем, это еще до их свадьбы было.
Слава богу, хоть не было ветра! Нет, дул, конечно, но такой, еле-еле. Огонь-то пылал уже по деревьям, трещал кронами, выл, словно лютый, угодивший в ловушку, волк-людоед, тянул красные лапы к соседним деревьям, однако перепрыгнуть канаву пока не хватало сил – все ж постарались мужички-смерды, выкопали, пусть и не до конца, а все ж и того пока хватало – в безветрии так и не смогло пламя перекинуться на деревню, хоть и подобралось уже близко-близко.
Сами заглодовские давно уже побросали все свои дела-сенокосы и дружной толпою спешно копали ров сразу за горящим лесом – чтоб пожар на угодья не перекинулся. Мужики махали лопатами, а бабы таскали в деревню воду – поливали забор и ближайшие к лесу амбары. Трудновато приходилось, и видно было – совсем не успевали спасти угодья: огонь, словно живой, перепрыгивал с дерева на дерево и довольно урчал, получая новую пищу.
Так что помощь пришлась весьма кстати. Разделив дружину надвое, Ремезов указал фронт работ – копать и таскать воду, – и все дружно принялись за дело, разумеется, за
