— Папенька, — подала голос одна из дочек, пухленькая, с удивительно милым, усыпанным веснушками, личиком. — А вдруг и правда — пираты? Русские, да?
— Ага, как же, русские! — насмешливо скривился комендант. — Куда им! Если это и пираты, так это датчане — точно… Ого! Вот еще рапорт. Какие-то неизвестные люди угнали с верфи господина Свенсона недостроенное судно.
— Недостроенное? — дочки и их дородная матушка недоверчиво переглянулись. — А зачем красть недостроенное? Да и как?
— Ну, оно уже на воду было спущено, — пояснил сэр Томас. — Только без парусов. Так пишут.
— Так, верно, это русские!
— Может, и русские. А может… Да сами знаете, тут ведь кого только нет! Ага… — допив остывшее кофе, комендант перебрал оставшиеся бумаги. — Кажется, последнее. Да. Некий герр Герхард фон Ванзее, суб-лейтенант. Мой непосредственный подчиненный…
— А это тот молоденький! — услыхав знакомое имя, тут же оживились дочки.
— Хм… молоденький. Тот еще прощелыга, между нами говоря!
— Да у тебя, Том, как послушаешь — все прощелыги!
— Ну, так ведь так оно и есть! Этот вон, проявляет бдительность… Мол, русского шпиона узнал! Этим немцам, знаете ли, везде русские шпионы мерещатся. Нет, вы только послушайте, что пишет! Он и его знакомый, некий Антон Байс, негоциант — тот еще фрукт, между прочим! Опознали… Опознали!.. в таверне «Три короны» некоего Никиту Буту… Бутю-р-ли-на… черт бы его… лоцмана. Между прочим, повешенного в прошлом году в моей крепости!
Мадам опрокинула на скатерть только что налитую служанкою чашку:
— Как это — повешенного?
— Да так! — побагровев, сэр Томас двинул кулаком по столу, так, что вся стоявшая на нем посуда подпрыгнула, жалобно зазвенев. — Так и пишет — повешенного! Мол, не того тогда повесили, помогли сбежать. А вы говорите — не прощелыга!
— Чушь какая-то, папенька!
— Вот и я полагаю — чушь! В таверне-то, с пьяных глаз, и не то еще увидишь. Бывали случаи… Да я не про себя!
Вздохнув, комендант взял салфетку и вытер выступивший на лбу пот:
— И все ж таки придется служебную проверку проводить. Ох, придется!
— По верфи?
— По висельнику! Эх, если б не генерал-губернатор… Эх!
* * *Парни обрядились, как положено. Черные кафтанишки, на плечах — смотанные веревки с гирьками. Еще и лица в саже запачкали — настоящие трубочисты. В доме Алатыря Татарина, кстати, сыскалась не только бумага, но и графитный нюрнбергский карандаш! Алатырь все же работал на верфи!
Сойдя с парома, пошли себе, весело насвистывая, на центральные улицы, где располагались шикарные дома богачей. На Королевский, на Средней, на Выборгской домики стояли, словно с картинки, этакие разноцветные, облитые глазурью, пряники! Узенькие — по фасаду в два — три окна, трехэтажные, с вычурными горбатыми крышами. Вот ярко-синий, а вот — малиновый. Рядом — красный, зеленый, желтый. Встречались и менее яркие цвета — охра да палевый. Красиво — не оторвать глаз. Вот и парни засмотрелись, даже Флориан, хотя уж ему-то, казалось, и незачем — все же местный житель, ага.
Тихвинцам — Леньке с Игнатом (впрочем, каким тихвинцам — деревенским!) в диковинку было, что дома — каменные! — вот так вот, рядком стоят, на улице прямо! Никаких тебе заборов, собак — просто стучись да входи в дверь. И дворы все — за домами, сзади. Невидаль!
Встав у небольшого каменного крылечка первого же — на углу — дома, ребята переглянулись, и Флориан настойчиво постучал в дверь начищенной до золотого блеска тяжелой бронзовой ручкой.
— Трубы прочистить не надо ли?
Открыла, похоже, сама хозяйка — молодящаяся особа лет тридцати, одетая в глухое темно-бордовое платье из набивной мануфактурной ткани. Каштановые волосы женщины были расчесаны и заплетены в косу, уложенную на затылке в виде короны. Снизу оставались две завитые пряди, на лоб же ниспадала небольшая начесанная челка, немножко высветленная или просто выгоревшая на солнце. Узкое личико казалось вполне симпатичным, даже несмотря на слишком длинный нос.
— Трубы? — хозяйка сморщилась и покусала губу. — Ну… не знаю даже. Мужа-то сейчас нет…
— А давайте мы ваш камин поглядим, — мягко улыбнулся Игнатко. Улыбка его женщине, видно, понравилась.
— А, поглядите, ладно. Только недолго.
— Ага…
Тщательно вытерев башмаки об укрепленную у крыльца решетку, парни вслед за впустившей их дамой поднялись на второй этаж по узенькой, с фигурными балясинами, лестнице. Парадная зала оказалась не особо просторной, но весьма нарядной и светлой — все ж целых три окна, и окна довольно больших, не такие, как принято в русских хоромах.
В простенке, меж окнами, висели небольшие картины в позолоченных рамках. По знаку Игната — он был назначен в этой компании главным — Ленька и Флор сразу же бросились к расположенному в глубине залы камину, забранному узорчатой чугунной решеткой. Заглянув в трубу, Флориан тут же принялся что-то выпытывать у хозяйки, Игнатко же подошел к картинам… и разочарованно хмыкнул. Вместо планов крепости висевшие на стене картины изображали какие-то рощицы, поля с пастушками и прочие виды, называемые пастораль.
— Не, у вас все хорошо здесь. Покуда чистить не надо.
— Хорошо? Вот и славно. Спасибо, что зашли.
Не повезло парням и во втором доме, и в третьем, а вот в следующем, со стенами цвета золотистой охры, Игнат как раз и обнаружил то, что искали. Сразу же, едва только вошел, бросилась в глаза раскрашенная гравюра с изображением могучей пятиугольной крепости! Чтобы не оставалось сомнений, сверху даже шла надпись — «Ниеншанц», а в нижнем краю виднелось имя художника — Георг Швенгел, инженер.
Хм… инженер… Слово это Игнат знал и несколько смутился — инженер ведь, все-таки не художник. Хотя какая нынче разница? Картина-то вот она — висит.
— Напарники камин осмотрят, — вытащив карандаш и бумагу, пояснил отрок слуге. — А я тут пока углы замерю.
— Замеряй, — старый, с вислыми седыми усами, слуга равнодушно пожал плечами. — Я в саду буду. Как закончите — позовешь.
— Ишь ты, — поднимаясь наверх, покачал головой Ленька. — И не боится, что мы что-нибудь тут украдем.
Флор с
