– Туда! – скомандовала Мэг.
– Крутая суперспособность, – похвалил Лео. – Когда выберемся отсюда, я найду тебе маску и плащ. Будем звать тебя Девочка-Чиа.
Я надеялся, что он пошутил. А вот Мэг, кажется, обрадовалась.
Ростки чиа провели нас по одному коридору, затем по другому. Для подземного логова, спрятанного в канализации Индианаполиса, дворец оказался просто роскошным. Полы здесь были из грубо отесанного сланца, стены украшали гобелены и мониторы, на которых транслировалось – правильно – видео с Коммодом. Почти на всех дверях из красного дерева висели бронзовые таблички с гравировкой: «САУНА КОММОДА», «ГОСТЕВЫЕ КОМНАТЫ КОММОДА 1–6», «СТОЛОВАЯ РАБОЧИХ КОММОДА» и, конечно, «ТУАЛЕТЫ КОММОДА».
Я не заметил ни стражи, ни рабочих, ни гостей. Единственной, на кого мы наткнулись, была горничная, которая вышла из КАЗАРМЫ ИМПЕРАТОРСКОЙ СТРАЖИ КОММОДА с корзиной грязного белья.
Когда она нас увидела, глаза ее округлились от ужаса. (Вероятно, потому, что мы были еще более мокрые и грязные, чем все, что она достала из бельевой корзины германцев.) Прежде чем она закричала, я рухнул перед ней на колено и спел «Ты меня не видишь» из фильма «Джози и Кошечки». Взгляд горничной стал туманным и рассеянным. Она ностальгически шмыгнула носом, вернулась в казарму и закрыла за собой дверь.
– Здо́рово, Аполлон, – кивнул Лео.
– Пустяки. Эта песня на раз-два вызывает краткосрочную амнезию.
Мэг фыркнула:
– Лучше бы дал ей по башке, было бы гуманней.
– Да брось, – возмутился я. – Тебе нравится, как я пою.
У нее покраснели уши. Я вспомнил, как юная Маккаффри рыдала, когда я изливал свою душу в гигантском муравейнике в Лагере полукровок. То выступление было отличным, но вряд ли Мэг хотелось переживать это заново.
Она пихнула меня в живот:
– Пошли.
– Ай!
Ростки чиа уводили нас все глубже во владения императора. Тишина начала на меня давить. Невидимые насекомые забегали у меня по лопаткам. Конечно, люди Коммода уже разобрались с нарушителями у главных ворот. Скоро они вернутся на свои посты, а может, и заглянут в мониторы системы безопасности в поисках других нарушителей.
Наконец за одним из поворотов мы наткнулись на блеммию, охраняющую металлическую дверь в хранилище. На стражнике были черные классические брюки и лаковые туфли, но лицо на груди прикрыто не было. Волосы на его плечах-голове были по-военному подстрижены «ежиком». Провод от гарнитуры для рации спускался у него из подмышки и уходил в карман брюк. Оружия у него, похоже, не было, но это меня не слишком обрадовало. Своими кулачищами он вполне мог раздавить хоть катамаран, хоть Лестера Пападопулоса.
– Ну нет! Опять эти ребята, – пробурчал Лео. – Он натянул улыбку и направился к стражнику. – Здравствуйте! Какой прекрасный день! Как поживаете?
Удивленный стражник повернулся к нему. Мне казалось, что по инструкции он должен был тут же доложить о нарушителе начальству, но ведь ему задали вопрос. Не ответить значило поступить невоспитанно.
– Замечательно. – Стражник никак не мог выбрать между дружелюбной улыбкой и устрашающим взглядом. Его рот кривился так, что создавалось ощущение, будто блеммия качает пресс. – Не думаю, что вам сюда можно.
– Правда? – Лео продолжал идти вперед. – Спасибо!
– Пожалуйста. А теперь, будьте добры, поднимите руки.
– Вот так? – Руки Лео воспламенились, и он ткнул ими прямо в лицо на груди блеммии.
Стражник зашатался, закашлялся от дыма, захлопал огромными, как пальмовые листья, ресницами. И нащупал кнопку микрофона на гарнитуре.
– Двенадцатый пост, – прохрипел он. – У меня…
Мэг полоснула его золотыми мечами по животу, оставив от блеммии лишь кучку желтого праха и оплавленную гарнитуру.
Из крохотного динамика раздался голос:
– Пост двенадцать, пожалуйста, повторите.
Я схватил гарнитуру. Особого желания надевать на себя что-то, побывавшее в подмышке блеммии, у меня не было, но я поднес гарнитуру к уху и сказал в микрофон:
– Ложная тревога. Все тик-топ. Спасибо.
– Пожалуйста, – ответил голос из динамика. – Будьте добры, сегодняшний пароль.
– Да, конечно. Пароль сегодня… – Я бросил микрофон на пол и раздавил его ногой.
Мэг уставилась на меня.
– Все тик-топ?!
– Мне показалось, это в духе блеммий.
– Ты даже сказал неправильно! Тип-топ!
– Надо же: девчонка, которая говорит «божский», меня поправляет!
– Ребята, – сказал Лео. – Покараульте, пока я займусь замком. За этой дверью наверняка что-то важное.
Я стоял на страже, пока он открывал замок. Мэг, которая приказов не любила, отошла назад, присела и стала собирать ростки чиа, которые рассыпала, когда схватилась за мечи.
– Мэг, – позвал я.
– Чего?
– Что ты делаешь?
– Собираю чиа.
– Это я вижу, но… – я чуть было не сказал «Это же просто ростки».
Тут я вспомнил, как однажды сказал нечто подобное Деметре. Богиня прокляла меня, и все вещи, которые я надевал, тут же прорастали и цвели. Хуже всего на свете, когда у тебя на хлопковом белье вздуваются настоящие шарики хлопка с ветками, ростками, семенами прямо возле твоего… Ну, вы поняли.
Мэг собрала последние ростки. Одним из мечей она раздолбила сланец на полу и в эту трещину осторожно посадила чиа, а затем полила их, выжав свою мокрую юбку.
Я завороженно наблюдал, как маленький пучок зелени стал гуще и разросся так, что по полу пошли новые трещины. Кто бы мог подумать, что чиа окажутся такими сильными.
– В моей руке им больше не выжить, – твердо сказала Мэг, поднимаясь на ноги. – Все живое заслуживает шанса вырасти.
Мою смертную часть – Лестера – эта мысль очаровала. А вот Аполлон не мог полностью разделить этого восхищения. За прошедшие столетия я встречал много живых существ, которые не заслуживали или не могли вырасти. Некоторые из них погибли от моей руки…
Однако я подозревал, что Мэг говорит о себе. На ее долю выпало ужасное детство: смерть отца, жестокость Нерона, который отравил ей разум, а себя самого заставил считать одновременно добрым отчимом и страшным Зверем. И все-таки Мэг выжила. Я понял, что она чувствует себя так же, как эти крохотные стебельки с невероятно сильными корнями.
– Да! – воскликнул Лео.
Замок щелкнул. Дверь в хранилище открылась. Лео повернулся и, улыбаясь, спросил:
– Кто молодец?
– Я? – предположил я, но мой пыл быстро угас. – Ты ведь не про меня говорил, да?
Лео ничего не ответил и вошел в комнату.
Я последовал за ним. И тут же испытал сильное и неприятное чувство дежавю. За дверью был круглый зал, по стенам которого шли забранные стеклом камеры, совсем как на императорской арене в зоопарке. Только здесь вместо животных в клетках сидели люди.
Я едва дышал от ужаса.
В клетке слева от нас, забившись в угол, на меня смотрели два крайне истощенных мальчика-подростка, одетых в лохмотья. Вокруг их выступающих ключиц и ребер пролегли глубокие тени.
В следующей камере из угла в угол, как ягуар,
