– Вот поэтому я и не хотела этого делать! – огрызнулась Рен.
Но в следующий раз у нее получилось лучше. Лукаш больше не вскрикивал. Рен слегка подташнивало, пока она протягивала иголку через края раны, стягивала их вместе и завязывала аккуратный, маленький узелок. Следуя его объяснениям, она завязывала узелки в середине каждой раны, постоянно разделяя отрезки новыми стежками и стараясь делать их как можно более маленькими. В конце концов она приспособилась к этому повторяющемуся ритму «стежок-узелок». Три пореза и слишком много стежков, чтобы их можно было сосчитать. Казалось, что моток ниток не закончится никогда. Когда первая игла затупилась, ей пришлось взять вторую, а затем и третью. Рен зашивала раны, Лукаш прикрывал глаза рукой. Он отвернулся от нее, и его челюсть почти незаметно сжималась каждый раз, когда игла касалась кожи.
– Прости, – сказала Рен, надеясь, что он поймет: она просит прощения за все.
– Просто не останавливайся. – Его ответ прозвучал так, словно он говорил сквозь сжатые зубы.
Ей казалось, что это длилось целую вечность. Лукаш не издал ни звука, но Рен видела пот, стекавший по его шее. Она обмакнула полотенце в воду и осторожно вытерла недельную корку засохшей ядовитой крови. Когда Лукаш понял, что она закончила, он облегченно выдохнул и повернулся к ней, убрав руку от лица.
На мгновение их глаза встретились. Его кожа все еще сохраняла серый оттенок, глаза казались ввалившимися, а щеки впалыми, но теперь он был похож на прежнего Лукаша. Немного дикого. Еле сдерживающего улыбку. Упрямая, завивающаяся прядь, всегда выбивавшаяся из копны черных волос, медленно упала на его изогнутую бровь.
Рен, все еще державшая в руках иглу с ниткой, почувствовала резкую необходимость положить все приспособления для шитья обратно на стол. Наверное, причина была в том, что ее сердце вдруг забилось быстрее. Она чувствовала, как его нога касается ее бедра и что в хижине внезапно стало жарко. Рен не слышала, как на кухне суетятся бестелесные руки, и не видела ничего, кроме него.
Чтобы положить нитку с иглой, ей пришлось нагнуться над ним.
Он даже не попытался сдвинуться с места, и на секунду они оказались очень близко друг к другу. Так близко, что ее волосы коснулись его здорового плеча. Рен почувствовала его дыхание на своей щеке, и у нее замерло сердце.
Возле ее уха зазвучал тихий голос Лукаша.
– Рен, – сказал он. – За всю свою жизнь я любил только девять людей.
Рен почувствовала по движению, что он сел на кровати. Теперь они оказались еще ближе, и ей стало трудно дышать.
– Ты десятая, – добавил он.
– Я не человек, – прошептала она.
Лукаш засмеялся.
– Это правда, – сказал он. – Ты куда лучше нас.
Они встретились взглядами. Рен почувствовала, как ее глаза меняются и зрение становится резче. Лукаш даже не вздрогнул. Ему не было дела до того, что ее глаза становятся то кошачьими, то человеческими. Если бы не он, Рен, скорее всего, прожила бы остаток жизни в облике рыси. Сложно было представить, но ведь они могли никогда не встретиться. Она бы никогда не повстречала его, если бы им не нужно было убить дракона и отомстить за братьев…
«Я животное».
Рен осторожно взяла лицо Лукаша в свои ладони. Его борода покалывала кожу, и девушка развела пальцы, как когда-то это делала русалка. Рыжий мех, поблескивающий на ее руках, исчез. Ее ногти заострились и слегка касались его щеки. Ему было все равно. Лукаш выглядел таким же зачарованным, как тогда, на берегу реки в их первую встречу.
«Я чудовище».
Волчий Лорд почти не двигался. Он молчал, слегка склонив голову. Рен приблизилась к его лицу еще на сантиметр, и их губы соприкоснулись. Сердце в груди Рен перевернулось, а в ушах застучала кровь. Его руки нашли ее лицо. Левая ладонь отличалась от правой, но он все равно был прекрасен. Лукаш немного склонил голову в сторону и поцеловал ее.
Затем здоровой рукой обвил талию Рен и прижал ее к себе. Она почувствовала его тяжелое сердцебиение, вторящее каждому удару ее собственного сердца. Она ощущала на губах вкус крови и дыма.
«Я человек».
– Я никогда не любила другого человека, – прошептала Рен. – Ты первый.
И Лукаш снова поцеловал ее.
43
К тому времени, как Лукаш проснулся, Рен уже не было рядом. Он не сразу сообразил, где находится, и оглядел маленькую хижину. Не считая бестелесных рук, вокруг никого не было, а в окнах виднелись фиолетовые рассветные горы. В голове Лукаша промелькнуло воспоминание о том, как, будучи маленьким мальчиком, он просыпался в Зале Смокуви и перед его глазами стояла точно такая же картина.
Он сел на кровати. Его запасной мундир – мундир Ворона – лежал на другой стороне кровати. Лукаш спустил ноги на пол и размял раненое плечо. Рен проделала очень хорошую работу.
Он испытал облегчение от того, что татуировка на его здоровой руке все еще была цела. Где бы ни находился Францишек, он, скорее всего, до сих пор ненавидел эту татуировку. От этой мысли у Лукаша скрутило желудок.
– Спасибо, – сказал он, когда пара рук поставила на ночной столик чашку кофе. Очевидно, они все еще были оскорблены и никак не отреагировали на его слова.
Волчий Лорд сжал пальцы на левой руке. Ничего не изменилось. Все еще обожженные. Все еще слабые. Если Лукаш и надеялся, что сидр что-то изменит, – он ошибся.
Он поднялся на ноги и осторожно выпрямил колено. Оно все еще болело. Кто-то оставил на кровати чистую рубашку и отмыл почти всю кровь с его мундира. Лукаш с трудом переоделся и взял в руки винтовку. Он взвесил ее в правой, а затем и в левой руке, после чего поставил оружие обратно к стене.
В этот момент он заметил за окном какое-то движение.
Еще больше бестелесных рук носилось по лугу с фиолетовыми цветами, снимая одежду с бельевых веревок. Баба-яга сидела за прялкой, сделанной из человеческих костей, и тянула пряжу из корзинки на коленях Рен. Над ними раскинулось огромное дерево с золотыми яблоками[16], сверкающими на свету.
Этот проклятый домовик. Лукаш гадал, было ли древнему существу известно, что он выживет? Возможно, домовик знал, что старая карга разглядит в Рен ее золотое сердце и влюбится в нее точно так же, как и все остальные.
Он не смог сдержать улыбку. Куда бы Рен ни пошла – она была на своем месте. Она всегда вела себя так, словно не понимает их, но именно ее любили все без исключения. Даже маленький колючий гаденыш Кожмар.
Лукаш сделал еще один глоток кофе и прислонился к оконной раме. В этот момент Рен с Бабой-ягой поднялись из-за прялки. Когда они подошли к хижине, Лукаш
