— Но ты не всегда можешь быть в нужном месте в нужное время. Потому нас и много, и каждый готов протянуть лапу, если беда.
— И какашку подложить тоже, — поддакнул я, совершенно не впечатленный.
— Я уверена, ты еще согласишься со мной, — без особого напряга в тоне ответила Двекошки, облизывая переднюю лапу, с тщательностью прочесывая зубами шерсть между пальцами.
— Не меняются только дураки, — подумав, рассудил я. — Это все, что ты хотела обсудить?
— Ты сейчас приходил на Большой Зов?
— Да. В отличие от тебя.
Двекошки фыркнула.
— Я была далеко и не успела. Что там произошло?
— Кто-то дрался с кем-то. Один позвал нас. Второй хорошо отбивался, но сбежал. Конец истории.
Двекошки немного помолчала. Я даже подумал, что, может, она ненароком уснула, и даже зыркнул в ее сторону глазом, но нет: просто думала, нахохлившись и став от этого еще в два раза больше. Ее размеры всегда вызывали мое искреннее уважение. Я и сам не мал в габаритах, да так, что не всякая глупая псина решится меня задирать, но Двекошки просто потрясает, когда видишь ее в сравнении с любым другим представителем семейства кошачьих.
— Я еще не слышал такого Зова, — признал я, глядя вниз, во двор дома. — Это было странно. Похоже на Зов Сородича, но не совсем.
— Потому что Эти нам сородичи, но не совсем, так и есть, — ответила Двекошки, щурясь. — Они тоже спасают мир от Всенеца, но не как мы. Поэтому мы помогаем им, а они — нам.
— И что они делают? — педантично уточнил я, не понимая, что может быть важнее охоты за обломками нижних миров в верхнем. Гадкие мефозы!
— Они охраняют от Тех. А от Тех и идут мефозы, и другие твари, тоже, — сказала моя собеседница, впиваясь взглядом во что-то внизу. — Сон разума рождает чудовищ.
Я проследил, куда она там смотрит, но там всего лишь шел какой-то бесхвостный в цветной куртке, и ни одной мефозы не было видно, как это и полагается в секторе идеального содержания.
— Значит, на такой зов надо приходить, — рассудил я. — Но раньше такого не было.
— Было. Но до того, как ты присоединился к Охоте, — пояснила Двекошки, зевая так, что у меня даже самого за ушами затрещало. — Просто сейчас Те начали ворочаться во сне, от того и мефоз все больше, и новые твари встречаются. Теперь все ясно.
Видимо, Эти в самом деле делали важное дело. Ведь если это от Тех у нас такие нашествия, как в последнее время, то, в самом деле, должны быть какие-нибудь Эти, чтобы останавливать Тех и мурчать им колыбельные. А нам, охотникам из Тени, недосуг таким заниматься.
— Союзники, — заключил я рассудительно.
— Союзники, — подтвердила Двекошки, и мы некоторое время наблюдали мир в молчаливом согласии.
— А теперь уйди, — затем попросил ее я.
***
Дверь нашлась, когда мрачное дерево полностью скрылось из вида, словно она пряталась от него, но она была ничуть не менее странной. В изгороди, да и в самой ткани реальности зияло отверстие, словно вырезанное ножом. За ним виднелись смутные очертания другого пейзажа, а сам срез был не толще картонки от торта.
Илья оборвал веточку с изгороди и сунул туда, наружу. На удивление, ничего не случилось, там, за невидимой границей веточка продолжала здравствовать и зеленеть, разве что, стала немного золотистой. Илья вытащил ее к себе — и осевший на ней золотой налет оказался настоящим: очень мелкая, мелкая, сыпучая, летучая золотистая пыль.
— Час от часу не легче, — буркнул Илья. Впрочем, — выбирать особо было не из чего, поэтому он глубоко вздохнул, вдохнул, на всякий случай, воздуха побольше и шагнул в прорез. Ничего эдакого он даже и не почувствовал, словно в обычный дверной проем вошел, только вокруг вместо зелени, травы и живописных пейзажей была почти бесконечная долина золота под желтым небом с точками далеких звезд, и в воздухе висела золотая взвесь.
Илья выдохнул, хватанул местного воздуха, покашлял, но принял к сведению, что пыль особенно не ощущалась — разве что запах был странный. Не то металл, не то мед.
— Хрен редьки не слаще, — добавил еще одну народную мудрость Илья. Обернувшись, он обнаружил, что никакого окна с этой стороны и вовсе нет, а есть только такое же бесконечное золотое пространство. Натянув на нос воротник рубашки, парень обреченно двинулся вперед, приходя к мнению, что ему тут, видимо, предстоит какой-нибудь идиотский норматив по ходьбе сдавать.
Золотая бездна тянулась почти бесконечно, или, может, на самом деле прошло всего лишь полчаса или час, как вдалеке показалась какая-то выделяющаяся на пустоши структура. Не зная, радоваться или пугаться, Илья, тем не менее, прибавил шагу.
Кажется, это была статуя. Чем ближе Илья подходил, тем лучше было видно: это был трон из золота, на котором сидел золотой же человек. Вскоре стало возможно разглядеть его аристократическое точеное лицо, длинные волосы, странный наряд, массивные браслеты на руках, сливающиеся с подлокотниками трона, и… острые кончики длинных ушей, выглядывающие из-под золотых прядей.
— У царя Мидаса, — сказал Илья, чувствуя шевеление каких-то потерянных воспоминаний, — ослиные уши.
Статуя ему, впрочем, не ответила. Хотя на миг показалось, что золотая взвесь немного дрогнула — хотя, может, это дыхание Ильи ее колыхнуло.
— И что мне делать-то?
— Смотря за чем, — раздался едва слышный голос. — Ты пришел.
Илья поднял глаза и, встретившись с живым взглядом глаз золотой статуи, так и подпрыгнул.
— А ты кто такой? — буркнул Илья крайне недружелюбно из-за испытанного ужаса, близкого к сакральному. В конце-концов, подмена живого неживым и тому подобное — один из самых глубинных ужасов человечества. Феномен зловещей долины, или что-то такое.
— Маэдис, — почти не размыкая губ ответил сидящий. — Златорукий.
Илья недоуменно на него посмотрел, пытаясь найти какие-нибудь подходящие слова.
— Царь Мидас?
— Маэдис, — тихо, но упрямо повторил его собеседник.
— И в самом деле, — растерянно сказал Илья. — Ослиные уши.
— Они не ослиные, — не согласился Маэдис чуть живее. Золотой налет даже немного облетел с его губ и щек, но они все равно больше были похожи на металл, чем на живую плоть. — Ты эльфов, что ли, не видел?
— Не-а, — с интересом ответил Илья, осторожно подходя чуть ближе, чтобы разглядеть неведомую диковинку. Маэдис, или как там его, был похож, по большей части, на человека, но на человека после нескольких десятков пластических операций, потому что, Илья был уверен, таких образцов точно не пускали в массовое производство даже на далеких солнечных пляжах Малибу.
Впрочем, доля чуждости в нем была, тут Иль точно мог сказать, и именно из-за этой доли анатомического, что ли, несоответствия Маэдиса и сложно было воспринимать как живое существо.
— Зачем ты здесь? Хочешь превратить что-то в золото?
— А ты в самом деле это можешь?
— Могу.
— Лучше скажи, где мы, и как отсюда выбраться.
— Не могу.
— А мне обещали, что тут я найду
