Олень исчез, сверкнув на прощание золотом рогов… или померещилось?
Друст спешился. Он никогда не был здесь, в этом лесу – но отлично понимал, куда завел его олень.
Всё было незнакомо – но привычно.
Привычнее, чем мир людей. Это сын Ирба почувствовал сразу же.
И мнилось: сейчас на том краю поляны расступятся кусты и выйдет она, и одного ее прикосновения будет достаточно, чтобы он обратился в коня и помчал ее так, как она пожелает…
Но Риэнис здесь не было, да и быть не могло: ей не дано одолеть море. Зато появились другие девы, похожие и непохожие на тех, что обитают в лесу Муррей. Смешливые и учтивые одновременно, они окружили его, единственного живого Летнего Короля по обе стороны Пролива, они робко пытались ласкать его, они жадно искали его внимания – так, как…
…как воины в замке искали внимания великого Тристана.
Невеселая усмешка прорезала лицо Друста.
Но нежные чаровницы Волшебной Страны знали свое дело, и противостоять их ласкам было почти невозможно, да и незачем. Друст ринулся в пучину любви.
Так человек в отчаянье осушает чашу за чашей.
* * *Месяц шел за месяцем, а внезапное пристрастие Тристана к охоте не ослабевало. Он всегда возвращался с добычей, невзирая ни на осенние дожди, ни на зимние холода, – но отсутствовал слишком долго. Уезжал он всегда один, ни сокольничих, ни доезжачих; попытки Каэрдина сопровождать его с недавних пор разбивались о спокойный отказ.
Пытались тайно следовать за ним… и всегда великий Тристан умудрялся свернуть куда-то: только был здесь – и вот никого, и следов коня не найти.
За пару месяцев тщетной слежки замок смирился с новой странностью северного героя.
Точнее, смирилось большинство.
«Отчего печальна ты, дева лесная? Круглый год не вянет венок цветов на твоей голове, нежнее журчания ручья твой голос, светлее солнца улыбка твоя. Отчего же поникли цветы, смолкла твоя речь, сошла улыбка с губ?»
Певца пригласили к королевской дочери, Изольда и ее дамы вышивали, как обычно.
«Оттого, певец, печальна я, что человек пришел в наши края. Расступилась перед ним стена колючего подлеска, склонились перед ним ясени, открылись ему сердца лесных дев. Он же принес в наш мир человеческую радость – и человеческую горесть».
Такого прежде Изольда никогда не слышала. Новая, незнакомая песня заставила замереть ее иголку.
«Как же может человек заставить вас печалиться по-людски? Затанцуйте его, развеселите его нездешним смехом, навсегда он забудет мир людей, навсегда забудет он, как тревожить вас людскими чувствами».
«Нет у нас власти над ним, певец. Он король наш, мы его покорные слуги».
«Как может человек властвовать над вами, бессмертными?»
«Превыше жизни он, и превыше бессмертия. Был он Королем Лета, отдал свою жизнь дальним северным землям. Но так много в нем жизни, что не стал он тенью в свите Вечной Королевы.
Был Летним Королем он, отдал свою любовь Владычице. Но так много в нем любви, что с нами всеми готов он делиться ею».
Изольда тихо ойкнула, будто укололась. Но игла давно была забыта в ткани. Другое острие, стократ более острое, пронзило ее сердце: острие догадки.
Острие ревности.
А певец, вдохновенный, продолжал:
«Если любви его хватает на всех, то отчего же ты печалишься?»
«Оттого я печальна, что в каждой из нас ищет он облик своей Королевы. Оттого я печальна, что с ним изведали мы людские чувства».
Недошитый ковер соскользнул с колен дочери Хоэля, но она не заметила. Закусив губу, Изольда слушала певца, и в его песни были страшные улики и обвинение в измене тому, кто обесчестил ее дважды – до свадьбы и после. И что с того, что о позоре никто не знает?!
«Светлы волосы его, словно лучи полуденного солнца. Словно могучая волна прилива, катится впереди его слава. Как лесной пожар, жжет нас его любовь. Как мотыльки на свет, летим мы к нему… и пусть сожжет он нас огнем человеческой страсти, но изведаем мы счастье, доступное прежде лишь смертным».
– Ты так чудесно поешь, что заслушаешься, – с любезной улыбкой изрекла супруга Тристана, жестом велев одной из дам подать ей оброненное шитье. – Где ты выучил такую чудесную песнь? Я прежде не слыхала ничего подобного.
– О светлая госпожа моя, – отвечал певец, – дерзну ли я сказать, что эту песнь сложил я сам? Эти слова пригрезились мне в шелесте тростников у реки, когда утренний ветер качал их. И дева, печалующаяся о человеческой любви, почудилась мне так явно, будто она сидела передо мной, как ты сейчас.
Изольда сняла с пальца перстень:
– Вот тебе за песню.
– Госпожа моя, я лишь облек в слова то, что слышал.
Губы супруги Тристана чуть дрогнули в усмешке:
– От кого бы ты не услышал эту повесть, я награждаю тебя за то, что ты спел ее мне.
Кромка ревности: Изольда
Дигон, говорят, твой отец не был человеком. Молчи, не отрицай. Я всё равно знаю, что это правда.
Сослужи мне службу – и я щедро награжу тебя. И о том, кто ты на самом деле, не узнает никто, кроме меня и моего брата. Но он и так знает это.
Ты выследишь одного человека, Дигон. Одного… не совсем человека. Ты узнаешь, куда он уходит… куда он уходит из мира людей.
Только будь осторожен: ему нетрудно заметить тебя.
Да. Да, ты прав. Речь идет о моем муже.
Я хочу знать, где он пропадает все эти месяцы. Да! Да, будь он проклят. Да, я хочу знать, на кого он меня променял!
Но, Дигон, если ты произнесешь хоть звук…
…вот именно. Только мне, и потом – Каэрдину.
– Брат.
Изольда Белорукая сидит, опустив глаза долу. Пальцы теребят вышитый рукав. Смущение на бледном лице.
– Что с тобой, сестра?
– Я… мне стыдно признаться…
– В чем? Что ты сделала?
Она качает опущенной головой. Тихо, робко:
– Ничего…
– Тогда почему ты стыдишься?
Она поднимает на него глаза. Полные слез.
– Тристан…
– Что?
Каэрдин опускается перед ней на корточки, стирает слезы с ее глаз, как когда-то в детстве.
– Ну, не плачь, моя маленькая сестренка. Что случилось? Рассказывай.
Она силится сдержать слезы, но не может:
– Тристан… Он никогда… ни разу…
– «Ни разу» – что? – переспрашивает Каэрдин и невольно краснеет, поняв ответ на свой же вопрос. И тут же, едва не сорвавшись на крик: – Ни разу – за всё это время?!
Изольда глотает слезы и кивает.
– Хорошо, я поговорю с ним, но…
Она качает головой и указывает рукой вглубь покоя. Только что там никого не было – но вот от стены отделяется тень, обретает плоть, знакомый облик…
– Дигон?! Почему ты здесь? Как ты..?
– Я здесь по приказу госпожи, – кланяется полуэльф. – Я знаю, где пропадает Тристан. Объятья дев Волшебной Страны ему дороже любви супруги и твоей сестры.
– Позор-р… – шепчет Каэрдин. Пальцы королевского сына сжимают меч, он гневно вскидывает взгляд на Дигона, но тот
